Он проснулся слишком рано. Настолько, что субъективное время внутренних часов точно определило – ночь только началась. Нервишки шалят? Наверное. Или он сбил режим попойками и ночным бдением?
Алекс поворочался, пытаясь принять наиболее комфортную позу, с которой, словно с вышки, легко ухнуть в сон и не выплывать еще много часов, желательно до завтра. Мудрый организм подсказывал, что тягучее время проще всего переждать во сне, подобно пересечению галактики в анабиозе. Но не спалось. И так крутись, и сяк. Не успокаивалось дыхание, не замедлялся пульс, и главное, не отключался мозг. Работал старательно, с натугой, и в то же время не было в голове ни одной мысли, даже зацепится не за что. Словно механизм на холостом ходу, не отключается, порожняком перегоняет серые клеточки. Вот ведь странно.
Только тяжелые веки не желали открываться. Забавно. Если глаза устают больше, чем мозг (а также душа, сердце и прочие материальные и не очень фрагменты человека), значит, прочитанные книги не стоили потраченного времени. Алекс даже улыбнулся, на секунду возгордившись рожденному афоризму.
Прав был дядя Гриша, не лезут перед смертью умные книжки. Проза кажется слишком вычурной, многословной, тяжеловесной. Зато сборник стихов, как ни странно, пошел на ура. Алекс стихи не любил. Но сейчас, на пороге жизни и весьма ощутимой смерти, нашел в них неожиданную поддержку и успокоение. Так касается старенькая няня лба больного ребенка: «Не переживай, все впереди, ты поправишься», зная, что сама скоро покинет бренный мир. Алекс знал: то, что он ощущает, уже было с ними, известными и безымянными поэтами, бретёрами пера и бумаги. Все они гибли, где-то там, в болоте времени. Захлебывались чувствами, выбрасывались строчками на бумагу, как киты на песчаный берег.
...Бьется море о черные камни,
Трудно людям в неравной борьбе…
Но, я верю, по капле, по капле
Жизнь и силы вернутся к тебе!
Будет первая капля силою,
Будет радость каплей второй…
Не должны умирать красивые!
Не должны умирать храбрые!
Не должны…
Не должны…
Не должны умирать![1]
Не всегда складно, но красиво и больно, словно алый порез на руке…
Робкий стук в дверь заставил Алекса прерваться и отложить книгу. Открывая, он уже знал, кого увидит на пороге.
- Ты пришла. – Теперь слова казались лишними. Пустые черствые факты.
- Да. – Кажется, Лиз чувствовала то же самое. Кивнула. Странным жестом потерла веснущатый носик, словно поправила невидимые очки, и решительно зашла в комнату.
Тогда, пять лет назад, тоже была глухая поздняя ночь перед воскресеньем, бессонница и стук в дверь, шорох ночной сорочки. Симпатичную зеленую, с короткой, как обкромсанной стрижкой, друзья звали Март. Странное прозвище для женщины, хоть и молодой, но старше Алекса. Они лишь шапочно знали друг друга, пару раз сидели рядом в комнате Смотрящего и за соседними столиками в столовой. Иногда перекидывались приветствиями. Алекс, будущий библиотекарь, а тогда молодой семнадцатилетний парень Леша, полный страхов, гормонов и надежд, даже не имел возможности спросить: почему весенний месяц? Почему она пришла к нему, накануне страшного дня, спокойная, сосредоточенная? Невероятно красивая в ночном полумраке. Он искренне верил, что причина в ее тайной симпатии, а не в просьбе дяди Гриши. Последнее желание, так, Смотрящий?
В тот раз все казалось смущающим и одновременно романтично – нелепым. Чересчур много разговоров, успокаивающих, мягких слов ее: «не бойся», и его ответы невпопад. Алекс глупо краснел, стеснялся, а еще хотелось смеяться, навзрыд, вот уж что вообще выглядело по-идиотски! Слишком быстро закончилось счастье или ему показалось? Алекс не знал, как вести себя после, и она, лишь чмокнув на прощание в ало-пунцовую щеку, ушла к себе. Честно говоря, положа руку на сердце, он даже не был уверен, действительно ли Март приходила заняться любовью, или тогда все вышло случайно?
Алекс почувствовал легкий укор совести. Несправедливо вспоминать о прошлом опыте, невольно сравнивая его с настоящим. Но сейчас все было правильно. Так, как и должно было быть. Он знал, Лиза пришла сама, не по чужой просьбе, безбашенный порыв юности. Плюхнулась на его кровать, покачивая сползающим с ноги шлепанцем. Похлопала рукой рядом: «садись». А потом… Смотрела с восторгом и нежностью, когда Алекс читал ей стихи. И отдавалась со всей пылкостью, на которую только была способна. У них не было сомнений – все впереди, все только начинается. Эта ночь повторится еще не раз. Не было страха, не было недосказанности. «Просто подожди, я вернусь».