За всеми пристально наблюдали надзиратели. Они, как и Ищейки, относились к Синим Стражам – на плече их серой формы можно было заметить характерную эмблему в виде синего меча в обрамлении белого щита.
Тяжелее всего было работать в штольнях, легче – на дежурстве. Работы сменялись по графику, но некоторые заключенные умели договориться и работали лишь в поселке. Частенько Ингрэму и другим, кто владел искусством резьбы по камню, назначили другое задание – сделать из кристалла какой-либо искусный предмет, который позже, как Ингрэм узнавал, продавали по высокой цене. Вот и сегодня, прежде чем заключенные отправились на работу, его и нескольких ребят отобрали и отвели в мастерские, находившиеся близ рудников, напротив сортировочного склада. Здесь на полках лежали лучшие образцы кристаллов – крупные, гладкие, с ровным сиянием. Вдоль стены были поставлены станки, ящики с инструментами, ведра для сбора кристаллической пыли и крошки.
– Помню, как негодовал и злился на отца за то, что заставлял меня камни вытесывать учиться, – посмеивался бородатый Грэг, поставленный в пару с Ингрэмом. – Никогда не думал, что буду его за это благодарить.
Он был магом, бывшим прислужником тэйверов. На руках его были противомагические кандалы из черного металла.
– Отец мой пустым был, да крепко на мать злился за ее магию, завидовал, думаю. Мамаша удрала, когда мне было три, а потом в двенадцать я обучался в школе магов, даже каких-то успехов добился. Папаша спился в последние годы, ничего про него и братьев сводных не знаю. Станки-то какие чудные… Ловко ты с ними, будто всю жизнь умел, а мне боязно, хоть дело с ними и спорится. Не, я лучше по старинке, как бы пальцев не лишиться.
Грэг беззаботно болтал, не дожидаясь ответа на свои вопросы. Ингрэм предпочитал реже разговаривать – после того, как Хорей набезобразничал в его голове, порой он выдавал не те слова, которые имел в виду. Он терпеливо собирал свой разум по кусочкам первые два года после заключения и не горел желанием потерять эти кропотливо склеенные жалкие обломки.
С полудня до часу шли обедать. Обычно подавали похлебку, солонину, овощи, дозволяли пожевать табак или покурить.
После возвращались к работе и трудились до шести вечера. Ужинали кашей да овощами. До отбоя оставалось четыре часа свободного времени, и это время Ингрэм использовал, чтобы наведаться в лазарет за лекарствами и отдохнуть. Лекарства нужны были от головной боли, да с ночными кошмарами справляться. Порой с ним заговаривали женщины, желающие познакомиться ближе, но Ингрэм хоть и был неизменно вежлив, держался особняком.
Хватит с него привязанностей, одни лишь беды от них да несчастья. Будь его воля, оставшиеся свободными часы он провел бы все там же, на работе, пока не упал бы, наконец, бездыханным. Он как-то пробовал обходиться без назначенных лекарств, но в первый же день понял, что зря: появились пугающие видения – на месте людей показывались вдруг изуродованные трупы, на которые он вдоволь нагляделся в годы войны. С тех пор он прилежно принимал лекарства и всецело отдавался своим занятиям, лишь бы не допускать посторонние мысли. Монотонный труд успокаивал, а когда работа и дела заканчивались, он устраивался в своей постели в углу и раскрывал старую книжку, одолженную в местной библиотеке, на заложенной странице. В летнее время света из окна было достаточно, в зимнее же он зажигал свечу на тумбочке у кровати.
В домике их было шестеро. Порой кто-то из них умудрялся притащить хмельные напитки или особую курительную смесь, за что после поймавшие их за этим надзиратели назначили дополнительные часы работы, и все равно им было, что кто-то в веселье не участвовал – наказывали всех.
По вечерам время текло медленно, было густым и обволакивающим. Соседи, играющие в картишки, негромко обсуждали прошедший день и долетевшие до них слухи и вести. Ингрэм витал в приятной полудреме, то читая, то проваливаясь в развалины полустертых воспоминаний. Временами воспоминания были приятными – зеленая вода, теплый песок, умиротворение; он знал, что не бывал у моря, но откуда-то помнил, как оно выглядит. Временами – пугающими. Он резко вздрагивал, вырываясь из видений прошлого, и вновь сосредотачивался на книге, пока не приходило время отбоя. Едва свет потухал, а шум успокаивался, приходили мысли. Тысячи «если бы» и сотни «должен был» вились в грозящей лопнуть голове. Оставалось лишь мерно дышать, мысленно ведя счет, и не поддаваться удушающему чувству отчаяния, пока сон не брал свое.
Раз в месяц целительница Полин расспрашивала его о самочувствии, а после выдавала пилюли, которые он должен был принимать перед сном. Этих пилюль хватало на две недели, во время которых он спал мертвым сном и чувствовал себя куда лучше, но после они заканчивались, и мысли о прошлом вновь возвращались.