– Не могу поверить, – усмехнулся Ингрэм. – Я благополучно прошел мимо всех ловушек и спас тебя, и ты теперь говоришь мне, что я сделал неправильно и что я слабак?
– Ты не слабак, – возразил Ороро. – Но там были ловушки! Если бы ты хоть на шажок оступился, стрелы полетели бы в тебя и превратили в решето! Всего один маленький неверный шаг и…
Ороро покусал губы, растерянно глядя на него. Лучше бы злился, чем так очевидно беспокоился – от этого Ингрэму становилось неловко и стыдно, но в то же время приятно.
Прошли те времена, когда Ороро принимал его помощь как должное и злился, когда Ингрэм ему не подчинялся. Правда, и теперь злился, но по совсем другим причинам. Впрочем, это не отменяло того факта, что действия Ороро были продиктованы в первую очередь заботой о себе – тэйверенок был достаточно смышлен, чтобы понимать, что один пропадет, но, действительно, мог ли он, Ингрэм, когда-то подумать, что один из высшего народа будет так переживать за какого-то жалкого человечишку?
Но тут Ороро открыл рот и раздраженно выдал:
– Порой мне кажется, что ты специально бросаешься в опасности с головой. Совсем себя не бережешь, будто умереть скорее хочешь. Разве это нормально для живых существ? Немудрено, что ты ничего не увидел в той ловушке.
Чувство умиления и гордости разом исчезло, будто никогда и не было. Ингрэм чувствовал, что меняется в лице резко и бесповоротно. Слова Ороро зацепили и распахнули дверь в мрачном подвале памяти, куда он затолкал свою прошлую жизнь, чтобы забыть. Он попытался на чем-нибудь сосредоточиться. Руки дрожали, пока он собирал назад разобранную шкатулку своей матери со швейными принадлежностями. С поразительной ясностью он вдруг вспомнил, как однажды совсем юным мальчишкой зашивал серьезную рану Гета – тот порезался, когда вырезал для него деревянное оружие. Крови было много, от нее скользили и не слушались пальцы, Ингрэм отчаянно боялся, и руки ужасно тряслись, но Гет улыбался и подбадривал, будто бы не было ему ни капельки больно.
Ингрэм уронил нитки, куда-то затерялась иголка. Он в сердцах вскочил, заметался, не помня, где оставил меховую накидку. Другие мысли, другие воспоминания стремительно переполняли его разум. Все здесь – в доме – напоминало о них. Их призраки были всюду – в сундуке матери, в накидке отца, в окне, у которого любила сидеть по вечерам сестра и смотреть на Зелу и Зельду, в чердаке, куда они с Гетом частенько забирались поглазеть в его умные книги, на звезды, да поиграть с инструментами, в посуде, столах, стульях – Ингрэм помнил, где и как была сделана или куплена каждая вещь в этом старом доме.
Лучше бы не помнил.
Воздух вдруг показался спертым, дышать стало трудно, глаза жгло от слез, которых не было.
– Если хочешь попасть в Нижний мир и найти сестру, – не своим голосом сказал он, быстро натягивая зимние сапоги, – подумай над моим предложением о метке призыва.
Увидел, что накидка отца валялась позади стула, на котором он сидел, но даже сделать шаг назад, вернуться и одеться не мог. Не хватало воздуха, не хватало сил. Он судорожно нащупал ручку двери, резко вцепился в нее, будто утопал.
– Один я справлюсь быстрее.
– Ингрэм, – встревоженно позвал Ороро. – Ты чего? Ты куда?
Ингрэм не ответил. Хлопнул дверью, проваливаясь из теплого дома в мерзлую ночь. Жадно хватая ртом воздух, добрел до калитки, оперся о нее, уставился в лес. Наконец, смог отдышаться. Водоворот воспоминаний швырял его разум от одного памятного момента к другому. Отчетливые, яркие, они представали перед мысленным взором, будто наяву. Ингрэм обреченно прикрыл глаза, сдаваясь, с силой прикусил нижнюю губу. Его затрясло. Он медленно опустился на колени, цепляясь онемевшими от холода пальцами за деревянные решетки калитки, вжался в нее лбом, бездумно уставился во тьму леса.
Они все ждали его.
«Ты идешь?»
«Когда ты придешь?»
«Тебя только ждем!»
Сестра звонко рассмеялась, любовно вытирая только что вымытую посуду светлым полотенцем. Мать ласково улыбалась рядом с ней в знакомом до боли переднике с вышитыми цветами. Когда Ингрэм в тот роковой день добежал домой и немного оправился от увиденного, собрал ее разбросанные по двору оторванные пальцы в этот передник, чтобы после сжечь с другими останками.
«Ну же, Ингрэм!»
Там, среди двух склонившихся друг к другу розовых цинтий на зеленой траве танцевала она. Босая, стройная, в легком платье. Ее длинные волосы блестели на солнце, стекали по голым округлым плечам к тонкой талии. Ее смех звучал так ясно, словно наяву. Он ощутил запах ее волос, тепло ее тела. Она улыбалась, нежно лаская его лицо невесомыми холодными пальцами. От ее касаний щеки становились мокрыми. Ингрэм боялся шевельнуться, боялся вздохнуть.