«Идем со мной, – сказала она. Бережно, палец за пальцем заставила разжать руки. – Мы все ждем только тебя».
Ингрэм посмотрел за ее спину. Брат, устроившийся на траве со своими схемами, жевал длинную травинку с задумчивым видом и что-то писал в растрепанную книжицу. Словно ощутив взгляд Ингрэма, он вздрогнул, медленно отстранился от бумаг и посмотрел ему прямо в глаза. Нахмурился. Его взгляд был серьезен и строг, в то время как остальные безмятежно улыбались и глядели с теплом и любовью.
– Гет, – бессильно прошептал Ингрэм.
Он вдруг понял, что брат не вернется. Он вдруг понял все-все и поднялся с колен. Повернул вертушку, удерживающую калитку закрытой.
Гет беззвучно шевельнул губами, легонько отрицательно качнул головой. Взгляд его наполнился скорбью и болью, но то все длилось лишь мгновение – Гет вернулся к своим бумагам и на Ингрэма больше не взглянул. Ингрэм медленно перевел взгляд на отца, который, нацепив свои старые очки, вырезал ножом деревянную лошадку на шарнирах. Ингрэм вспомнил, как сам бился тогда над ней несколько дней, но никак не получалось у него довести ее до конца. Теперь она была такая ладная и точеная, такая крошечная, что могла уместиться в ладони ребенка. Ребенка, который большими зелеными глазами следил за работой его крупных сильных пальцев. Она же вдруг очутилась рядом с ним. Он поднял головку, протянул к ней ручки, засмеялся. Она взяла его на руки, а он вдруг перевел взгляд на Ингрэма и позвал.
Ингрэм, более не раздумывая, распахнул калитку и шагнул вперед, как вдруг в него что-то врезалось сзади. От неожиданности он споткнулся и рухнул в снег.
– Ингрэм! – прямо в ухо заорал Ороро, навалившийся сверху. – Зову, зову, а ты все не идешь! Совсем оглох что ли?!
Ингрэм закопошился, отплевывая снег, отпихивая Ороро. Лихорадочно вскочил, огляделся, покрутил головой, но видение исчезло. Не было больше цветущих розовых цинтий, не было звонкого смеха и счастливых улыбок, не было ничего. Один лишь Ороро, выбежавший в тонкой одежде, смотрел на него большими испуганными глазами, да временами холодный ветер скорбно пел свою заунывную песнь. Ингрэм только сейчас ощутил, как сильно замерз. Обхватил себя руками, растерянно посмотрел снова на то место, где нашел в тот страшный день их тела, но их больше не было. Голова и плечи его медленно опустились. Он невидящим взглядом уставился себе под ноги.
– Идем домой, ну иде-ем, – вдруг начал выть и тянуть его за руку Ороро.
Рука онемела от холода и ничего не чувствовала. Ингрэму казалось, он сам весь обледенел изнутри и ничего не чувствовал, даже этого холода.
– Я замерз! Мое крыло очень болит, Ингрэм, пойдем домой, мне кажется, кровь снова идет, да идем же!
Под градом жалоб и требований Ингрэм, наконец, опомнился, будто очнулся. Резко отдернул руку, потер обожженные холодом щеки и заковылял в дом. Поврежденная нога, давно уже не дававшая о себе знать, разболелась с утроенной силой. Ороро семенил следом и уже хотел что-то на ужин. Его голос был странно высоким и тонким, он беспрестанно о чем-то пищал надоедливой козявкой, на которую Ингрэм лишь махнул рукой. Дома Ороро вскоре замолчал. Ингрэм, трясясь и путаясь руками и ногами, кое-как переоделся в сухую одежду, жестом подозвал его ближе к очагу, проверил рану – крови не было, какого шмака он навыдумывал?! Ингрэм больно прикусил себя за щеку, чтобы не накричать на него, и направился к своей постели у окна. Накрылся одеялом и отвернулся, мечтая поскорее провалиться в сон.
– Можно я… – после непродолжительного молчания заикнулся Ороро.
– Нет.
Несмотря на пережитые сегодня треволнения и навалившуюся усталость, сон все не шел. Ингрэм долго слушал, как Ороро копошился, пытаясь устроиться поудобнее. Как сваливал все одеяла в одну кучу, подушки – в другую, брал одно, второе, третье, что-то бурчал, тяжко громко вздыхал.
– Ингрэм, – наконец, сказал он, – то, что ты для меня сделал… Это было очень опасно, и я разозлился и наговорил, потому что испугался, что ты и в другой раз опять куда-нибудь сунешься. Я вышел во двор, потому что тебя долго не было, а ты стоял возле открытой калитки, а в лесу… Там что-то было. Ты что-то увидел. Я звал тебя, но ты ничего не слышал. Ты хотел пойти туда, в лес, в темноту, где ничего не было. – Голос Ороро задрожал. – Ты ничего не увидел тогда, у ловушки, хотя тоже должен был попасть под морок, но ты увидел это сейчас, верно? То, что хочешь увидеть больше всего на свете. Из-за меня, из-за того, что я сказал. – Он шмыгнул носом. – Я испугался, что тебя могло ранить в тех ловушках, но сам же тебя ранил, хоть ты с виду целый, но сестра говорит, что слова – самое страшное оружие на свете, и я не хотел такого, Ингрэм, прости.