– Оставайся дома и пригляди за хозяйством, – велел Ингрэм. Взял суму, оружие, с сожалением оставил рогатку. Какой бы прекрасной ни была мысль поискать с ее помощью Анн, сейчас он не мог этого сделать из-за треклятой раненой руки. – Я пойду, помогу Хорею, чем смогу, он там, должно быть, совсем с ума сходит.
– Чего ему так дергаться? – недовольно спросил Ороро. – Наплодят еще детей. Слышал я, людишки аж много лет подряд могут это делать. У всех народов по два-три ребенка на семью, а вы, людишки, по пять-шесть разводите и даже на продажу выставляете!
Ингрэм резко остановился.
– В наших краях такое не принято – продавать своих детей! – в негодовании воскликнул он. – Хорей любил Анн больше всего в целом мире! Анн для него… его надежда, его гордость, ты не видел его лица, когда она появилась на свет!
Он впился взглядом в растерявшегося Ороро, и это напомнило ему, что у тэйверов свои правила и понятия.
– Скажи, у тебя ведь есть семья?
– Ну, – Ороро пожал плечом, задумался, – мать умерла, когда я был совсем маленьким, а отец погиб во время сражения у гор Шауи, что на границе с Востоком, еще до моего рождения. У нас с Урурой разные отцы. Урура даже не знала, что наша мать решила меня родить, пока, ну, не оказалось, что она меня носит.
– Вот как, – пробормотал Ингрэм.
Почему-то ему раньше не приходило в голову узнать у Ороро подробней о его семье. О сестре своей тот часто говорил – к месту или нет, – но ни разу не упомянул отца или мать, и теперь Ингрэм с досадой ощутил ненавистное чувство неловкости и вины, хотя тэйверенок плакать совсем не собирался.
– Обычно детей до пяти лет растят матери, – продолжал Ороро, – но обо мне заботилась сестра. Она не хотела отдавать меня в учебную группу, говорила, что сама меня всему выучит – такое дозволяется, тем более что сестра моя очень умная и высокого положения в нашем клане, – но потом вдруг передумала и отослала меня к другим тэйверятам, а потом нас отправили сюда, теперь вот думаю… – Ороро грустно вздохнул. – Шла ведь война. Она, должно быть, сделала это, чтобы меня сослать подальше, где безопасно, а я так обиделся на нее, даже накричал. Потом, правда, когда мы разговаривали по связи, она ничем своей грусти не выдала, но мне перед ней стыдно.
Ингрэм на мгновение поразился его столь здравым суждениям, но Ороро всегда был довольно сообразительным и умел соотнести одно с другим.
– Вот всегда так, – со слезами в голосе продолжал Ороро. – Сначала злюсь, а потом только понимаю, что не прав был, что не следовало.
– Не казни так себя. Я уверен, с ней все в порядке, и ты сможешь извиниться, как только найдешь ее, – подбодрил Ингрэм, но Ороро погрустнел еще больше, а съежившиеся крылья совсем поникли.
– Теперь те Ищейки точно придут сюда и найдут меня, – упавшим голосом сказал он. – Я так виноват, мне не следовало бежать к дому Анн и звать на помощь ее. Надо было найти кого-то из взрослых, но я так испугался и растерялся, а она была такой спокойной и сказала, что надо делать. Я даже не сам догадался заклинание силы использовать – до края леса на крыльях долетел. Если бы я позвал кого другого, если бы я…
– Перестань, – прервал его Ингрэм.
Слова Ороро отозвались в груди застарелой раной, напомнили о бесконечных мучительных вопросах, которыми он сам задавался несколько лет – и не находил ответа, и увязал в своей боли вины и сожалений все глубже. Одно исходило из другого, и этот круг невозможно было разорвать иначе, кроме как признать одну горькую вещь.
– Можно гадать до бесконечности, что случилось бы, поступи ты иначе, но ты не можешь изменить прошлое, – твердо сказал Ингрэм, заставив Ороро посмотреть ему в глаза. – Ты лишь попусту будешь растрачивать свои силы, пытаясь исправить то, что невозможно. Единственное, что ты можешь – запомнить свои ошибки, и в будущем, если подобное повторится, ты вспомнишь это и сделаешь по другому.
Глаза Ороро наполнились слезами. Он кивнул, шмыгнул носом, ожесточенно потер лицо предплечьем. Ингрэм мягко сжал его плечо на прощание, велел приготовить на ужин кашу и поработать над некоторыми заказами, и ушел.
Хорей отыскал Анн вечером следующего дня.
Заклинание поиска, которое он использовал, опиралось на любимую вещь Анн – небольшой кинжал, которым Хорей учил ее владеть. Кинжал привел его к растерзанному изуродованному тельцу, зарытому в лесу под старым деревом.
Анн похоронили быстро, на местном кладбище. Тело сожгли, прах закопали среди ровных рядов таких же небольших холмиков земли. Ингрэм сложил у крохотного надгробия голубые лесные цветы, только-только пробившиеся через снег и холодную мокрую землю.