— Правильно, сэр. А снабдить вас безопасным местом, полагаю, смогу я. — Он вытащил лист бумаги и принялся разглядывать перья Харриет, пока наконец, охнув, не выбрал одно из них, которое счел подходящим. — Я напишу записку, каковую вы передадите господину Джону Хантеру. Он был моим наставником в Лондоне, великий человек во многих отношениях и здравомыслящий в отличие от большинства. У него есть дом в Графском дворе. Хантер пустит вас к себе, если вы сочтете это необходимым. Он человек суровый, и домочадцы у него необычные. — Краудер посыпал письмо песком. — Он также знает некоторых лиц, кои могут понадобиться, если вы окажетесь под угрозой. — Анатом сложил записку и передал ее Дэниелу. Тот слегка нахмурился. — Гробокрадцы и иже с ними, господин Клоуд, — пояснил Краудер. — Он анатом, как и я сам, и притом отменный, однако потребность в материале заставила его вступить в престранные альянсы. Впрочем, вы можете вверить ему и свою жизнь, и жизни детей. Он не выдаст вас, даже если сам король и архиепископ Кентерберийский постучат к нему в дверь и станут спрашивать о детях.
Стряхнув свои видения, Харриет тоже быстро шагнула к бюро, заставив Краудера спешно уступить ей место, и нетерпеливо выдвинула ящичек с боковой стороны, выполненной из светлого дерева. Она достала денежный сундучок, открыла его ключом, который извлекла из кармана, и вынула стопку банкнот. Судя по виду, господин Клоуд слегка оскорбился и попытался отмахнуться от нее. Однако Харриет едва ли не топнула ногой.
— Ах, возьмите их, господин Клоуд! Возможно, вы станете испытывать нужду в деньгах и столкнетесь с тратами, коих не предвидели, покинув свой дом нынче утром.
Молодой человек снова замешкался, однако, поняв смысл ее слов, взял деньги и поклонился.
— Я благодарен вам за оказанное доверие, госпожа Уэстерман.
Кажется, эти слова удивили ее — стряпчий заметил, как Харриет обменялась взглядами с Краудером и пожала плечами.
— Похоже, мы действительно доверяем вам, господин Клоуд. Мы ошибаемся?
Стряпчий покачал головой.
— Нет. Вы не ошибаетесь. Я могу уехать немедленно, прямо отсюда. Вы позволите мне написать записку для отсылки утром в Пулборо? Я бы не хотел, чтобы родители тревожились. Я сообщу им, что дела удерживают меня здесь на несколько дней.
— Разумеется, — молвила Харриет. — Хорошо. Рейчел, пойди принеси, пожалуйста, господину Клоуду один из Дэвидовых плащей для верховой езды. А мы пока расскажем ему о том, что нам известно.
Так и не вернувшись на свои прежние места, Харриет и Краудер поведали молодому человеку обо всем, что они видели, думали и подозревали с самого рассвета пятницы. Стряпчий по большей части молчал, а вопросы, все же заданные им, были умны и весьма уместны. Он усвоил необходимое к тому моменту, когда Рейчел вернулась с плащом и небольшим мешком провизии, собранной на кухне, в котором лежала также бутылка, наполовину заполненная самым дорогим бренди, что было у Харриет. После этого молодой человек удалился.
Когда дверь за ним захлопнулась, Рейчел, Харриет и Краудер ошарашенно переглянулись. Затем госпожа Хэткот проворно, словно лейтенант, готовящий палубы к бою, вошла в салон, чтобы убрать почти не тронутые закуски и напитки, и Харриет поднялась из-за своего бюро.
— Замечательно, — обронила она. — И что теперь?
17 июня 1775 года, холм Брида
возле Чарлзтауна, залив Массачусетс
Попытайся вообразить туман. Столь же густой, как тот, что стелется во тьме подле неподвижной реки и позволяет видеть лишь на расстоянии нескольких футов в обе стороны, однако этот по-прежнему немного желтоват из-за света солнца, которое больше не просматривается, и отдает едким дымом, попадая тебе в нос и рот. Пушечный дым. Целый мир сгоревшего пороха. Окружающие тебя звуки напоминают гром, но они приглушены; ты уже не в силах отличить стук собственных сапог по земле от стука шагов товарищей и пульсации собственной крови. Из твоих глаз текут слезы, один из них опух, не открывается и отдает дергающей болью — так, словно в твоем черепе застряла крыса и теперь царапается изнутри. Ты бы с радостью вырвал ее оттуда и выбросил прочь, однако твои руки не желают расставаться с зажатым в них мушкетом. Воздух оглашают шипение и взрывы. Слышатся стоны и крики — некоторые вдалеке, а некоторые вдруг почти из-под твоих ног. Ты ощущаешь влажный жар и жжение на своей щеке. Мимо тебя со стрекотом несутся губительные шарики картечи. Ты не можешь разглядеть, с какой стороны и издалека ли они несутся. И вот ты улавливаешь пороховую вспышку во мраке прямо перед собой. Ты почти достиг их. Человек, бегущий справа от тебя, спотыкается, и ты, проклиная разъявшуюся землю, наклоняешься, чтобы снова поставить его на ноги; и только изогнувшись от усилия, подняв его болтающуюся голову до уровня своего опущенного плеча, ты видишь, что этот человек мертв, и ему оторвало часть лица. Ты отпускаешь его. Окликнув окружающих тебя людей, ты снова движешься вперед, вскинув штык и понимая, что выжить здесь невозможно, однако ты наверняка заберешь с собой одного из кровожадных негодяев, съеживающихся под прикрытием оборонительных стрел; ты полон решимости обрушить хоть немного своей муки на их редут, в гущу их войска.