— Тс-с-с, Джонатан! Я слушаю.
До девочки донесся вздох брата — оставив свои попытки дозваться ее, он нервно заерзал на постельном белье. В воздухе по-прежнему висела духота, оставленная жаром июньского дня.
— Ну ладно, расскажи мне, что там происходит. — Мальчик зевнул.
Сьюзан улыбнулась — один из белокурых завитков коснулся уха, и ей стало щекотно. Поправив волосы, девочка задумалась.
— Прибыли все — господин Пакстон, господин Уитакер и мисс Хардинг. Господин Пакстон принес виолончель, господин Уитакер будет играть на клавесине, а мисс Хардинг — петь. Сейчас все они пьют пунш в лавке.
— Сегодня после обеда я помогал там подметать.
Пока они вместе с отцом расставляли по местам партитуры и ноты, Сьюзан наблюдала за попытками Джонатана помочь горничной Джейн. Девочка не считала, что он хоть как-то подсобил прислуге, но поскольку брату было всего шесть, окружающим, возрастом превосходившим его на три года, например таким, как она, полагалось потворствовать мальчику. Даже несмотря на то, что тот бывал надоедлив. Сьюзан решила не обращать внимания на его фразу.
— Стулья сдвинули в длинные ряды. Госпожа Сервис очень скромно села в углу, потому что она никогда не покупает музыку, и платье у нее старое. Господин и госпожа Чейз, те, что живут на улице Саттон, тоже здесь, потому что господин Чейз, когда дела окончены, не прочь немного послушать музыку. Господин Грейвс, конечно же, тоже прибыл — нахмурившись, он пытается стереть с пальцев чернильные пятна, которые только что заметил.
Со стороны кровати послышалось сонное хихиканье, затем мальчик спросил:
— А мисс Чейз там?
— Ну конечно! — Внезапно вскочив, Сьюзан встала донельзя прямо и выставила вперед босую и не очень чистую ступню. — Она сейчас как раз входит в лавку, вот так.
Склонив голову набок, девочка поправила шаль на своих худеньких плечах и, прижав одну руку к талии, а другой подхватив ночную рубашку, словно это был кринолин вечернего платья, двинулась между воображаемыми рядами стульев, улыбаясь направо и налево. Казалось, комната наполнилась свечами и шумом разговоров.
Джонатан снова уселся на кровати.
— А господин Грейвс наблюдает за ней?
— Да, из своего угла.
Слегка подскочив, Сьюзан уселась на стул с высокой спинкой, стоявший у вычищенного очага, и тут же превратилась в клубок конечностей — молодого человека, изо всех сил стремившегося вести себя непринужденно, но не очень справлявшегося с этой задачей. Он открывал было рот, чтобы обратиться к кому-то, но, осекшись, опять начинал разглядывать свои ногти.
Джонатан снова рассмеялся. Сьюзан подняла руку. Из комнаты снизу просачивались первые, едва слышные звуки виолончели господина Пакстона — низкие и трепещущие.
— Они начинают.
Сьюзан спрыгнула со стула и снова припала к полу, прижимая ухо к щели между досками. Девочка чувствовала, как доносившаяся снизу музыка словно бы разливается по ее рукам. Ощущала, как звуки касаются ее приоткрытых губ.
Тишина Краудера не пугала, однако нынешнее утро, напрочь лишенное птичьих трелей, показалось ему неестественно тихим для ранней июньской поры. Когда он вышел из дома, его гостья уже сидела на лошади чуть поодаль от принадлежавшей Краудеру гнедой кобылы и ожидала анатома в компании своего слуги. Госпожа Уэстерман кивком поприветствовала хозяина дома и, как только Краудер взялся за поводья, поторопилась выехать прочь со двора. Дом Краудера стоял на въезде в городок и был первым сколько-нибудь заметным местным строением, так что всего через несколько мгновений спутники оказались в окружении полей и придорожных посадок.
Молчание госпожи Уэстерман удивляло Краудера и даже немного досаждало ему. Анатом искоса глянул на ее профиль. Этой женщине, возможно, лет тридцать с небольшим, одета она опрятно и небедно. Вряд ли госпожа Уэстерман когда-нибудь отличалась особенной красотой, даже в самом расцвете юности. Ее лицо казалось несколько длинноватым и немного узковатым. Однако осанка и ладная фигура говорили о добром здравии и безупречном жизненном укладе. Ее обтянутые перчатками руки непринужденно придерживали поводья, а из-под полей шляпы для верховой езды выбивалась прядь темно-рыжих локонов.
— Они вам нравятся? — поинтересовалась госпожа Уэстерман. — Моя служанка Дидона ликует, когда я соглашаюсь завить волосы. Но мне кажется, они только лезут в глаза.
Встрепенувшись, Краудер тут же стал смотреть вперед.
— Прошу прощения, мадам. У меня не было намерения таращиться.