Конспективно это было правильно, но некоторые стороны жизни этих лет упомянуты не были, а об остальных было сказано настолько отвлеченно, что эти строки не могли передать подлинный характер переживаний молодого писателя. Пессимистическое настроение Эрика было связано и с недавним бирманским опытом, и с тем, что, как он полагал, его первые литературные сочинения, прозаические и стихотворные, были крайне неудачными. Личная жизнь тоже не складывалась.
Раздумывая в первые недели жизни в Лондоне о том, где можно пополнить свои впечатления о быте низов, набраться необходимого для творчества жизненного опыта, Эрик вспомнил прочитанную в Бирме книгу Джека Лондона о его путешествиях по Ист-Энду — району бедноты. Блэр решил последовать примеру американского писателя, усовершенствовав «методику» знакомства с обитателями лондонских трущоб. Если Джек Лондон являлся в Ист-Энд, не скрывая, кто он, демонстрируя, что он, выходец из другой среды, стремится познать быт нищеты и помочь ей, Блэр пришел к выводу, что наберется опыта лучше и полнее, если предстанет перед бедняками одним из них.
Купить поношенную одежду особого труда не составляло. Значительные опасения, однако, вызывало то, что он не умеет разговаривать на кокни — языке лондонского простонародья, на котором, как считали в интеллигентских кругах, общались жители Ист-Энда.
Эрик стал практиковаться в употреблении простонародного диалекта, но буквально через несколько дней убедился, что для доведения его до совершенства потребуется немало времени. На собственный страх и риск он отправился в грязные закоулки Ист-Энда, переодевшись в старое и грязное «обмундирование». К его удивлению, всё прошло благополучно. Блэр убедился, что особого, общего для всей бедноты диалекта не существует. Его приняли за своего. Достаточным оказалось употреблять грубые и вульгарные выражения и, главное, быть одетым в обноски{158}.
Так началось знакомство нашего героя с лондонскими, а затем и парижскими трущобами. Постепенно накапливался материал для будущих сочинений. Правда, вначале желание собрать материал для книги было очень неопределенным. Эрик пока не представлял, во что выльется тот багаж разнообразной информации, который оказался в его распоряжении: будет ли это роман, сборник рассказов, книга очерков или своего рода ранняя автобиография. Но дело было даже не в этом. Возникло неукротимое желание узнать лучше, как живет британская беднота, в чем причины нищеты, насколько виновны в ней сами обездоленные и действительно ли существует капиталистическая эксплуатация с ее прибавочной стоимостью, за которой скрывается неоплаченный труд рабочих, что проповедовали коммунисты и другие политические группы, требовавшие ликвидации капитализма и исповедовавшие экономическую доктрину Карла Маркса.
У Эрика Блэра зарождались туманные, зачаточные социалистические настроения. Они сохранятся на протяжении следующих двух десятилетий его жизни, постепенно видоизменяясь в столкновении противоречивых идей и мыслей, в конфликтах с историческими реалиями, но так никогда и не превратившись в какое-либо последовательное мировоззрение. Более того, продолжая называть себя «демократическим социалистом», Блэр, ставший Оруэллом, будет создавать произведения, прямо противоречащие его вроде бы социалистическим установкам. Само же выражение «демократический социализм», как показал последующий опыт, представляло собой оксиморон, поскольку любая практическая попытка создать социализм как особую социальную формацию неизбежно заканчивалась возникновением тирании той или иной формы, ибо «общественной собственностью» неизбежно должен был кто-то управлять, и этим «кем-то» становилось само государство, создававшее для этого мощный административный аппарат.
Пока же Эрик Блэр стремился как можно ближе узнать жизнь бедноты, не только ведя с ее представителями душеспасительные разговоры о жизни, но и питаясь одной с ними едой, ночуя вместе с ними в полуразвалившихся хибарах или ночлежках. Он стремился, отвергая «любую форму господства одного человека над другим, оказаться в самом низу, среди угнетенных, быть одним из них и на их стороне против их тиранов»{159}.
В какой-то степени это была азартная игра. Необходимо было замаскироваться так, чтобы казаться своим. Но в то же время он оставался самим собой, хотя искренне пытался помочь людям, находившимся на общественном дне. Конечная цель — постепенная переделка общества — оставалась отдаленной перспективой. На первый план выходило накопление материала и жизненных впечатлений для художественных и публицистических произведений. Первый выход в мир лондонской бедноты был опасной разведкой. Соответствующим образом одевшись, он зимним вечером вошел в некий сарай, в котором имели право ночевать бездомные, скрывавшийся за вполне благопристойным названием «Хорошие постели для одиноких мужчин». Оруэлл рассказывал позже, что всё прошло благополучно. Когда он робко приоткрыл дверь, к нему направился, шатаясь, пьяный надзиратель заведения: «Выпей чашку чая, приятель, выпей чашку чая… Это было нечто вроде крещения»{160}.