Москит как то мгновенно спал с лица.
– Давайте, давайте начинать вторую попытку, – сказал Ходжахмет.
Алжирец отдал распоряжение своим людям, и девятеро мужчин, одетых в рабочие робы моряков-подводников полезли в отсек, занимая места на койках и возле торпед.
– Мои люди готовы, – сказал Алжирец.
– Хорошо, – кивнул Ходжахмет, – теперь вы запускайте своих людей, – сказал он обращаясь к Москиту.
Весь бледный, словно какие-то вампиры только что отсосали всю его кровь, Москит дал команду.
– Хоп!
Щелчок, и пятеро курсантов-террористов скатились по желобам в учебный отсек.
Снова завязалась схватка.
Но теперь в ход пошли и пистолеты.
Бах-бах!
Вот уже один курсант-террорист убит, вот второй…
Моряки дают курсантам мощный отпор.
Вот еще один террорист поник, упав на стальную палубу.
– Ваши люди не выполнили задания, Москит, – подытожил Ходжахмет, – ваши люди оказались дерьмом. Дерьмом, как и вся ваша школа.
– Но Ходжахмет! – взмолился начальник лагеря, – но ведь простые матросы не могут быть чемпионами по боевым искусствам, как люди твоего Алжирца!
– Могут, – отрезал Ходжахмет, – ты недооцениваешь русских, ты совершил преступление и будешь наказан. …
Москит с завязанными за спиной руками и с завязанными глазами стоял на коленях возле стены на заднем дворе.
– Знаешь, почему мы можем проиграть наше дело? – спросил стоящий рядом с ним Ходжахмет.
– Прости, прости, Ходжахмет, умоляю тебя, прости, дай мне самому отправиться на следующую телепортацию, я захвачу американский авианосец, я обещаю тебе, – завывал Москит, пытаясь подползти к ноге Ходжахмета, чтобы облобызать ее.
– Нет, ты скажи, ты знаешь, почему мы можем проиграть наше дело?
– Прости, дай мне шанс оправдаться!
– Нет, – сказал Ходжахмет и сделал кивок Алжирцу. …
Командир лодки К-653 "Краснодар" отдал приказ подвсплыть, и выпустив антенну, связаться с Резервной Ставкой.
О нападении террористов необходимо было немедленно доложить.
– Надо вжарить по Мадриду что ли? – сказал в задумчивости генерал Долгов.
– Правильно, – согласился Данилов, – передайте командиру К-653. чтобы ударил по Мадриду.
Глава 2.
1.
Кормили на строительстве минарета очень плохо. Баринов совсем уж отощал.
Земляные работы на стройплощадке сменились сперва на бетонные, потом на плотнические, арматурные, сварные, снова бетонные и наконец – на каменщицкие.
Теперь Баринов освоил профессию каменщика третьего разряда и работал подручным у своего бригадира – молдаванина Василия Кодряну. Когда припекало солнышко и на Невский выкатывало большое количество рикш со знатными баями и паланкинов с женами знатных баев, молдаване посылали Баринова просить милостыню. Посылали его как самого бесполезного в строительном процессе – все равно от него проку мало – кирпич класть красиво не научился, раствор подавать – сноровки большой не имеет – так… Держали его из жалости. Выгнать – пропадет ведь. Кому нужен бывший литературный критик?
А вот разжалобить какую-нибудь дамочку в паланкине, или толстого бая, едущего на рикше на базар на Сенную или в Интернет-чайхану на беседу с уважаемыми друзьями – на это Баринов как раз годился.
Для потехи его выряжали в жилет и галстук на голое тело, на голову ему надевали шляпу – а ля артист Боярский в лучшие его дни, и отправляли на угол Невского и Канала Грибоедова. Молдаване ему еще и дощечку дали, чтобы он обращение написал жалостливое.
"Подайте бывшему питерскому литератору на пропитание" Дамочки в паланкинах порою останавливали своих носильщиков и давали – иногда двадцать, иногда пятьдесят, а иногда и все сто афгани.
А толстые баи – те редко давали.
Хотя один раз привязался к нему один такой.
Он сам был из Бухары и сказал, что некогда учился на Полтавщине в педагогическом и там в своем этом Полтавском педагогическом читал и Гоголя с Пушкиным, и Достоевского с Толстым.
– Слушай, хорошие писатели эти твои Гоголь с Достоевским, – сказал жалостливый бай, кидая Баринову половину большой пресной лепешки, – я читал у этот Достоевский повесть "Крокодил", там крокодил немца скушал, очень хорошая повесть, мне понравилась.
– Да, это как раз здесь на Невском проспекте происходило, – согласился Баринов, – крокодила того в Пассаже показывали, тот немец туда из любопытства зашел, его там и проглотили.
– Да, не любил этот твой Достоевский немцев, не любил, – сказал бай, сочувственно глядя, как оголодалый Баринов, жадно хватает зубами пресную лепешку.