В противоречивой прохладе дерев, Снегирев почуял покорную и вместе с тем исполненную благородства готовность этой красоты – умереть… Умереть, выполнив свой долг – родив плоды и накормив птиц… Но умереть красиво, дав свой последний перед смертью парад, перед вечным сном – нарядившись в нежно желтые и в смело – красные цвета.
Зваными гостями на этот праздник, в пустой по утру сад, потихоньку слетались веселые птицы.
И грустные мысли тоже потихоньку слетались в голову Олега.
Потому как для чего еще рдеют осенние сады – как не для пира веселых птиц и не для ветра грустных мыслей в головах созерцателей!
Босыми ногами Снегирев прошлепал к двери.
Отодвинул занавеску, которая была нужна в жаркие дни ушедшего лета. Считалось, что пропуская воздух, она вроде бы как служит преградой для насекомых… Теперь эти высохшие кадаврики, так и не добравшихся до Олеговой крови комаров – черными точечками нарушали белую гармонию подоконника… еще раз косвенно напоминая – что лето ушло безвозвратно..
Лето ушло.
Вот скоро и птицы, склевав остатки черноплодной рябины – улетят в теплые края – в Турцию, в Египет…
И только он – человек – царь природы – останется в зимнем заснеженном саду.
Потому как он – человек – не так зависим от природных колебаний.
Потому, как человек – более сложное творение, нежели комар или птица…
Босыми ногами Олег ступил на холодные, неожиданно неприятные в своей колкости доски крыльца. А в иные времена – когда их нагревало утреннее июльское солнце, это дерево под ногами так приятно и шершаво ласкало его Олегово плоскостопие!
Осень…
Птицы улетят.
Лишь он – царь природы – останется.
Олег Снегирев.
Красный снегирь в белом безмолвии заснувшего Божьего сада.
В царствии своем.
В своем царствии Снегиря. …
Этот сад Олег реконструировал по детским воспоминаниям.
До самых мелочей.
До трещинки в третьей плитке мощения той самой дорожки, до незабываемого изгиба тропинки в том месте, где она пронизывала куст ивняка.
Особенно повозился со старою березой.
Конечно же ее давно срубили, когда луга в пойме реки Пахры тоже стали нарезать под садовые участки.
А ведь с той березой так много было связано.
Сколько было лазано-перелазано по ее податливым и таким удобным для детских игрищ сучкам! Это была ласковая береза. Она любила детей и как бы поддавалась, как иной раз в игре взрослые поддаются любимым внукам. Хочешь почувствовать себя настоящим индейцем? Полезай – не бойся! Не упадешь!
У той березы одна ветка очень характерно отходила от ствола – на высоте поднятых детских рук под самым натуральным прямым углом. И тем самым образовывался как бы удобный турник, или если надо – скамейка – чтобы сидеть вдвоем, а то и втроем – глядеть, как взрослые ребята играют в футбол.
А береза и стояла как раз на краю их футбольной площадки.
Олег помнил, как его дяди – дядя Женя и дядя Толя, когда были еще совсем молодыми – ставили там футбольные ворота, снимали дерн по канту поля и штрафных площадок, обозначали центральный круг. И еще помнил, как дядя Женя учил бросать нож, чтобы тот втыкался в дерево на высоте груди.
Тогда все взрослые с ума сходили по Великолепной семерке с Юлом Бриннером.
И дядя Женя учил его – Олежку – по-ковбойски бросать нож. Не с верхнего замаха, а с нижнего, от бедра.
Бедная березка!
Сколько ей пришлось выстрадать.
Терпеливая…
Потом, во втором царствии своем, он велел найти такую же.
И долго отбирал из тысячи вариантов, предложенных лесниками.
И выбранную им двойницу – в монолите грунта со всей ее могучей корневой системой – вертолетом потом доставили аж из под Малоярославца.
И посадили – точно на то же самое место.
Точно в том же направлении – сориентировав и ее откинувшуюся в сторону нижнюю ветку, что на высоте поднятых детских рук образовывала подобие естественного турника. ….
Первое возвращение.
1.
Всю эту неделю Сталин жил на ближней даче.
Здесь легче переносилась осень.
Все-таки джигиту уже не двадцать и не тридцать лет!
Уже покалывает и порою тревожно дергает то тут то там.
А ведь бывало, в Туруханском крае – он, грузин – да по морозу то! На лыжах, да с ружьишком…
Сталин подошел к окну, выходящему на большой двор и принялся медленно перебирая шнур, подымать тяжелую темно-зеленую портьеру.