— Михаэль Тульц, — ответил тот. — Я собирал ежевику, это не воспрещается!
Штурмбаннфюрер окинул взглядом траву, где рассыпались ягоды. Михаэль воспользовался заминкой, чтобы рассмотреть его лицо. На вид ему лет тридцать пять, глаза голубые, с холодным блеском оружейной стали. Волевые скулы, крупный нос, тонкие губы выдавали в нём истинного арийца. Небольшой шрам на подбородке.
— Видел падение самолёта? — спросил незнакомец.
— Не аэроплан это, — ответил Михаэль. — Может я и фермер, но не дурак.
— Самый умный? — буркнул сержант. — Отвечай на вопрос, а не то…
— Обыщите судно, — приказал штурмбаннфюрер. — Я уверен, что пилот на месте, живой или мёртвый он ответит за нарушение границ Германии!
Сержант ринулся к диску. Не без страха он замялся возле входа, и наконец вошёл внутрь, пригибая голову. Послышалась возня, изумлённый крик.
Сержант выбрался наружу: бледный, глаза выпученные, винтовка болтается на плече. Перекрестился и крикнул:
— Там демон!
— Что за чушь! — фыркнул штурмбаннфюрер. — Вы там газу надышались?
— Не человек!
— Он говорит правду, — подал голос Михаэль. — Я видел пилота своими глазами, вы должны отпустить его. Это уж точно не вражеский лазутчик. Он вообще не отсюда… он…
Юноша поднял голову к небу, красноречиво показывая свои мысли.
— Ох, вляпался ты, Михаэль, — проговорил штурмбаннфюрер. — А я ведь собирался тебя отпустить, думал безмозглый фермерский сынок. Но разума у тебя больше, чем у того сержанта. Знаешь, что в гестапо делают с предателями? Выдёргивают ногти, обрезают кожу на подошвах и заставляют ходить по соли. Хочешь ощутить это?
Паника застлала разум Михаэля, он побледнел, язык не слушался. Он лишь беспомощно смотрел на военного, открывая и закрывая рот, словно рыба, оказавшаяся на берегу.
— Этого можно избежать, — ухмыльнулся штурмбаннфюрер. — В тебе ведь нет еврейской крови?
— Никак нет! — Голос парня напоминал комариный писк. — Мы чистокровный немцы!
— В гестапо умеют проверять родословную, — хмыкнул незнакомец. — Но в СС мы ценим хитрость и пытливый ум. Ты этим обладаешь. Готовься к новой жизни, Михаэль. Ты поступаешь в распоряжение охранных отрядов Генриха Гиммлера. Закончишь школу офицеров, куда я лично тебя порекомендую.
— Но моя мама… она в больнице…
— Не волнуйся, я прослежу, чтобы за ней вёлся круглосуточный уход, — кивнул штурмбаннфюрер. — Рейх ценит матерей истинных сынов Германии. Эй, сержант! Немедленно захватите пилота! Или вы трусливый щенок?
Солдат вытянулся по струнке смирно. Кивнул двум сослуживцам, и они вместе полезли в диск.
— Что вы с ним сделаете? — спросил Михаэль, который уже знал ответ.
— Если это тот, о ком я думаю, он поможет поставить врагов Германии на колени, — ответил штурмбаннфюрер. — Ты готов к службе, сынок?
Михаэль неохотно кивнул.
— Так не пойдёт! Хайль Гитлер!
Штурмбаннфюрер выкинул правую руку вверх.
— Хайль Гитлер! — повторил жест Михаэль.
Глава вторая
Девушку привели минуту назад, выглядела она ужасно. В рваной гимнастёрке, волосы грязными космами свисают на лицо. На ногах даже нет сапог: голые ступни покрывают какие-то тряпки. Посадили в кресло, привязали руки к подлокотникам. Та и не пикнула, слышалось лишь тяжёлое, почти не женское дыхание, словно у какого-то зверя, попавшего в капкан.
Так и есть: в гестапо ловят в силки, но о смерти здесь думают в последнюю очередь. Первая заповедь любого допроса: обвиняемый должен продержаться в сознании как можно дольше. Каждая минута мучений и издевательств приводит к новым сведениям, информации, за которую можно получить повышение.
Антон Звягин налил воды в стакан и несколько мгновений глотал жидкость, жадно, чувствуя, что сушняк не спадает. Слишком всё это тяжело, но работать надо.
— Фрау Риц, — произнёс лейтенант Зингер. — Вы доставлены в отделение полиции по обвинению в распространении коммунистических листовок. Кроме того, за вами числится саботаж на фабрике мебели, где призывали к забастовке рабочих…
Девушка неожиданно рассмеялась. Звягин вздрогнул: смех получался настолько живым и звонким, в нём царило настоящее веселье, словно они торчали не на допросе, а сидели на полянке, рассказывая анекдоты и наслаждаясь пикником.
— Вот же стерва, — фыркнул Зингер и ударил девушку по лицу тыльной стороной ладони. — Ну как теперь? Радости поубавилось?
Фрау Риц сплюнула кровью. Волосы откинулись назад. Антон рассмотрел её более пристально и едва не вскрикнул. Пурпурные кровоподтёки чуть ли не на каждом сантиметре кожи, на щеках царапины, видны фингалы. Новая струйка крови вытекала из нижней губы. А ведь девка та ещё красавица. Голубые глаза, симпатичные черты лица, но во взгляде читалась несгибаемая решимость.