Пришла весна 1941 года. Все по-прежнему говорило о скором начале войны. Меня самого вызывали два раза в воинскую комиссию. Последний раз я подвергся очень внимательному и долгому медицинскому переосвидетельствованию. Одного моего знакомого научного работника, окончившего путейский институт, там же спросили, сможет ли он быстро восстанавливать мосты в случае войны и нашего наступления. Периодическая печать оставалась по-прежнему исключительно сдержанна в отношении Германии. Больше того, всегда подчеркивались заключенный пакт и дружественный характер взаимоотношений с ней. Был случай, что один из более известных ленинградских лекторов-международников, пользовавшихся особым вниманием городского комитета партии, позволил себе на лекции выпады против Германии, указав на неизбежность столкновения с ней СССР и то, что войну в Европе она уже почти проиграла. Выступая подобным образом, он руководился, видимо, какими-то новыми нотками сверху. Однако он ошибся. Газеты писали по-прежнему о дружбе СССР с Германией. Он же получил нагоняй и был отстранен от чтения лекций.
Одно время я даже поверил, что смогу спокойно провести свой летний отпуск. Этот мираж был вскоре же нарушен, и не кем другим, как прачкой, пришедшей 15 июня за бельем. В СССР целый ряд важных и существенных новостей можно было узнать у представителей самой гущи населения. Прачка отказалась в ближайший срок приготовить белье. На вопрос почему последовал ответ: «С сушкой белья трудно». На вопрос, почему с сушкой белья трудно, было сказано: «Все чердаки ломают, война, говорят, скоро будет. Хотят предупредить пожары от бомбежек».
В это же время в интеллигентских кругах обсуждалось другое известие: бегство Гесса, одного из руководителей германского национал-социализма, на самолете в Англию. Сказать что-либо определенное за отсутствием более полных данных было трудно. Высказывались только предположения. Одни считали, что у германских национал-социалистов дела плохи, рыба начинает гнить с головы. Другие говорили, что дело нечисто и не полетел ли Гесс договариваться с англичанами о мире за счет СССР? И в первом и втором случае результат был неизбежно один – война. Чердаки, может быть, ломали и не зря.
Глава 3
22 июня 1941 года
В субботу 21 июня я работал в Публичной библиотеке. В этот день закончил предпоследнюю главу большой работы и был в хорошем настроении. На следующей неделе я намеревался уехать в деревню и начать отдыхать.
Уходя из библиотеки, я просмотрел газеты за предыдущие дни, обратив внимание на небольшую информацию ТАСС. Она говорила, что одна английская газета поместила сообщение о скором нападении Германии на СССР и концентрации большого количества немецких войск на восточной границе, в Польше. ТАСС указывал, что это очередная провокация, но тут же добавлял: «Концентрация немецких войск действительно почему-то происходит». Подобная информация показалась странной. С одной стороны, английская провокация, с другой – собственное недоумение по поводу сосредоточения немецких войск в Польше. Оставалось единственное объяснение, что здесь скрывается какая-то задняя мысль советских дипломатов, преподанная органам печати.
На следующий день, бывший воскресеньем, я проснулся как обычно. Только у моей жены еще в постели вырвалась фраза: «Всю ночь летали самолеты и сейчас летают. Не нравится мне…». Вскоре это было, положим, забыто. Учебные полеты могли происходить всегда. Радио давало обычные передачи. Никаких оснований для тревоги не было.
Напившись чаю, я направился в парикмахерскую. Стоял хороший солнечный день. Выйдя на улицу, сразу же обратил внимание на степенного дворника соседнего дома. Известным образом он был историческим лицом. Все политические события в стране, начиная с усиленной волны арестов и кончая смертью руководителей советского правительства, отражались незамедлительно на его лице, на всей его фигуре. За 14 лет каждодневной встречи я не обмолвился с ним ни одним словом, но всегда понимал, когда происходило что-нибудь новое. Только один раз он находился в состоянии некоторой растерянности. Это был день известия о смерти Крупской, жены Ленина. Как пришлось узнать позже, лицо дворника отражало растерянность, не его собственную, а высших инстанций, не знавших на первых порах, должны они вывешивать траурные флаги или нет. Только через некоторое время после известия о смерти появилось общее распоряжение вывесить флаги.