Глава 4
Первые дни войны в Ленинграде
Время войны, проведенное мной в Ленинграде, можно разделить на три периода. Первый период имел известное сходство с жизнью старого Петрограда в 1914–1917 годах. Такое же сходство можно было бы установить с жизнью крупных городов Германии во время настоящей войны. Проведение мобилизации и создание дополнительных обязанностей для гражданского населения вызывали, правда, более повышенный пульс жизни, чем это было в старом Петрограде или немецких городах. Но сама жизнь городского населения оставалась в прежней колее. Его не изматывали по-пустому. Все работали на своих местах. Люди интеллигентного труда оставались людьми интеллигентного труда. За дневной работой мог следовать и какой-то отдых, обеспечивающий восстановление сил. Никто не покушался на выходной день. Даже продовольственный вопрос и тот был благополучен. Толпы людей, штурмующих магазины, резко сократились уже в понедельник. Можно было без труда купить хлеб, булки, масло, сыр, колбасу, сахар, конфеты, яйца, а также другие продукты. Исчезли только некоторые крупы. Рестораны и столовые работали по-обычному. О карточках не говорили ни слова. Как удавалось выдержать такое благополучие, трудно сказать, но было просто умилительно. Один советский фельетон первых лет революции содержал пародию на обывателя, удовлетворенно изрекшего: «Вот и царя нет, а чай пьем». Вспоминая его, я, смеясь, говорил: «Вот и с Германией воюем, а в столовой можно шницель заказать».
Первый столь благословенный период ленинградской жизни продолжался всего лишь 8 дней, включая и воскресенье, 29 июня. На смену ему пришло нечто новое, неизвестное ни Петрограду, ни немецким городам хотя бы даже во время усиленных налетов англо-американской авиации.
Начался Sturm und Drang, причем не немцев на Ленинград, но, что еще хуже, советского правительства на ленинградских граждан. Город нужно было, конечно, защищать. Нужно было вообще многое делать. И здесь не замедлило, дало себя знать своеобразие процессов социалистического строительства, оказавшегося в военной обстановке. Этот период продолжался до осени, когда начался третий период – умирание от голода измученного, издерганного населения в осажденном городе.
На следующее утро после известия о начале войны я отправился, как требовал график моего рабочего дня, в Публичную библиотеку. Город продолжал быть взбудораженным. Большая часть населения имела при себе, как было приказано, противогазы. Наряду с людьми, идущими на работу, была видна масса призывающихся. Их сопровождали жены и дети. Чувствовалось большое горе разлуки и предстоящей полной неизвестности.
Публичная библиотека в то утро была относительно пуста. Получив заказанные раньше книги, я сел работать. Сосредоточиться, однако, было трудно. Это оказалось и ненужным. Минут через 30 раздался сигнал воздушной тревоги. В Ленинграде в то время он подавался чрезвычайно основательно. Помимо общегородских сирен и фабричных гудков каждое учреждение имело свою сирену. Так было и тогда. Какой-то старательный дежурный ПВХО по библиотеке, расположившись в каталожном отделении, находящемся в центре, старался во всю силу своих физических способностей. Одно завывание сирены, безжалостно оглашающей стены Публичной библиотеки, могло создать панику. Кое-кто из состава, присутствующих в этот первый раз, сильно нервничал. Всем читателям библиотеки, равно и служащим, предложили пройти вниз в убежище. Было два убежища. Для стариков и детей – противохимическое. Для всех остальных – обыкновенное. Я направился в последнее. Все было организовано неплохо. Везде стояли дежурные, регулировавшие движение публики. Само убежище представляло собой обычный подвал. В Публичной библиотеке он был очень надежный. В первом секторе подвала стоял грубо сколоченный стол, такие же скамейки и некоторое количество приличных стульев. Во втором секторе, где должна была поместиться основная часть пришедших, вообще ничего в тот первый день не было. Находилась только масса хлама, в том числе горючего. В убежище были тоже организаторы и ответственные лица. За столом сидел молодой рабочий, предложивший прочесть утреннюю газету. Хотели, видимо, всячески занять внимание посетителей во время бомбардировки города. Этот метод был вообще в поле зрения администрации больших убежищ. Будучи как-то осенью захвачен тревогой, когда бомбежки начались по-настоящему, в убежище поликлиники, я прослушал лекцию о предупреждении сыпного тифа. Лектором была пожилая и простоватая женщина-доктор, сумевшая живо и непосредственно коснуться вопросов быта несчастных ленинградцев. «Ничего не поделаешь, нужно уж пережить лыху годыну, как говорят на моей родине на Украине», – закончила она лекцию. Публика прослушала ее с интересом. Только один молодой украинец запротестовал относительно ее совета пропаривать одежду, заявив, что не слыхал, «чтобы на Украине совали тулупы в печку».