— Не бойся за него, — сказал Тристо, положив руку Лонго на плечо. — Уильям — крепкий орешек, живучий как черт. Он вернется.
ГЛАВА 18
Суббота, 5 мая, и воскресенье, 6 мая 1453 г.
Эдирне
35-й и 36-й дни осады
Ситт-хатун сидела в спальне и взирала на мир, простиравшийся за окном султанского дворца, по-за реку. В утренней туманной дымке едва виднелась вереница тяжело груженных барок, отправлявшихся с припасами для осаждающей армии. Видя их, Ситт-хатун невольно представила недавний побег в Манису и тут же укорила себя — нет смысла вспоминать прежние беды и унижения. Те времена прошли. Теперь она стала бас хасеки, матерью будущего султана, денег и служанок у нее хоть отбавляй. Теперь есть все, чего душа ни пожелает.
Она отвернулась, посмотрела на сына — Селим тихо играл в углу с Баязидом. Такие разные мальчики: четырехлетний Баязид — крепкий, сильный, сноровистый, со светлой кожей и темно-русыми, с рыжиною, волосами. Уже видно, что из него выйдет отличный охотник и воин. Селим, на полтора года младше, — тоненький и хрупкий, с оливковой кожей и черными волосами. Добрый, спокойный — но с Мехмедовыми умными, пронзительными глазами. Хоть и рано для своего возраста, он уже проявлял ненасытное любопытство, радовавшее наставников.
Ситт-хатун улыбнулась. Воистину, пути судьбы неисповедимы, ибо кто же мог представить себе подобный оборот: сын злейшей соперницы станет частым гостем в доме и лучшим другом Селима. С тех пор как Ситт-хатун показала Каче секретный проход в покои, Селим с нянькой приходили все чаще. Баязид любил ее покои куда больше, чем материнские, и неудивительно. По словам Качи, Гульбехар все чаще спала до полудня, а большую часть дня проводила за курением гашиша. С тех пор же, как Мехмед уехал воевать в Константинополь, Гульбехар впадала в ярость почти ежедневно, оглашая гарем злобными воплями. Неудивительно, что малыш норовил удрать подальше от матери.
Сперва Баязид приходил только по ночам, когда мать спала, но теперь уже являлся и утром. Кача была начеку и спешила сообщить, если Гульбехар принималась звать сына. Ситт-хатун постепенно полюбила несчастного мальчика. Сперва она видела в нем лишь оружие против Гульбехар, готовилась обратить приязнь в средство посеять вражду между сыном и матерью. Но вскоре обнаружила, что Баязид дорог ей почти как собственный сын.
Ситт-хатун подошла к кровати и села, глядя на игравших мальчиков. Оба возились с резными фигурками, воображая осаду Константинополя. Среди игрушек имелись башни, ворота, участки крепостной стены, сводимые в единое целое. Были крошечные фигурки турецких воинов и христианских рыцарей. Все было с изумительным мастерством изготовлено из слоновой кости. Мехмед послал эту игрушку Селиму, чтобы тот мог следить за ходом осады и постигать азы военного искусства.
Баязид помогал Селиму воздвигнуть стены Константинополя. Дети играли в осаду всего ничего, но миниатюрная стена уже протянулась по полу комнаты на четыре фута.
— Теперь башню, — сказал Баязид, и Селим протянул ему нужную деталь, а тот ловко укрепил ее в положенном месте. — А сейчас ворота!
Когда Баязид установил ворота, Селим поставил туда фигурку турецкого бея верхом на коне. Повернулся и с гордостью показал матери:
— Смотри, анне, это папа!
Он всегда называл ее только так: анне — мамочка.
— Селим, замечательно! — Ситт-хатун улыбнулась.
В тайную дверь постучали, вошла Кача.
— Простите, госпожа. Гульбехар проснулась и зовет сына.
Баязид надулся и сел на пол, сложив на груди руки.
— Я не хочу идти!
— Ты должен, — сказала ему Ситт-хатун. — Если сейчас не вернешься, твоя мама рассердится. А если она узнает, что ты ходишь сюда…
Ситт-хатун не договорила. Баязид понимал: если его визиты к сопернице матери станут известны, он никогда больше не увидит ни Ситт-хатун, ни Селима. Мальчик нахмурился, но все же встал и пошел к тайному проходу. У дверей остановился.
— Я принц, так отчего я не могу выбрать сам, где мне жить? Почему не могу выбрать себе маму?
— Увы, и принцы властны не над всем, — ответила Ситт-хатун, печально покачав головой. — Иди же, маленький принц. До свидания!
Кача взяла мальчика за руку и повела прочь. Когда дверь за ними затворилась, Селим подошел к матери и положил ей руку на колено.
— Анне, что случилось?