— Здравствуйте, ваше величество. Инспектируете войска?
— Нет, синьор Джустиниани. Я пришел сражаться.
— Это место слишком опасно для вас, сюда турки обрушатся со всей силой.
— Именно потому я здесь, — твердо ответил Константин. — Если удержим Месотейхон, удержим и Константинополь.
— Но если вы погибнете, конец всему. Риск слишком велик.
— Мы должны рискнуть всем, даже жизнью императора, чтобы выиграть эту битву. Все ли воины на стенах?
— Да, разве что пара-тройка нерадивых не успела подойти.
— Отлично. Тогда запирайте ворота внутренней стены.
— Но, ваше величество, как же нам отступать, если ворота окажутся закрытыми?
— Отступления не будет. Закрывайте ворота!
Мехмед стоял на бастионе и смотрел на стены Константинополя, испещренные огоньками факелов. Сегодня, впервые за тысячу лет, эти стены падут. Ныне он, Мехмед, исполнит предназначенное. Он вспомнил, как десять лет назад был лишен трона, сослан в Манису. Тогда командиры войска смеялись над ним, презрительно называли Мехмедом-Книжником. После сегодняшней ночи никто не дерзнет смеяться над султаном Мехмедом.
Он обернулся, посмотрел на лица собравшихся командиров, освещаемые единственным факелом. Обратился к Улу:
— Люди на позициях?
— Да, ваше величество.
— Тогда пусть начинают пушки. После них Махмуд-паша поведет башибузуков на штурм.
Махмуд-паша поклонился.
— Ваше величество, благодарю вас за честь атаковать первыми.
— А как насчет анатолийской кавалерии? — спросил Исхак-паша. — Неужели мои люди ждали два месяца лишь для того, чтобы вся слава досталась башибузукам?
— Исхак, потерпи. Сегодня на всех хватит славы. Для тебя и твоих воинов у меня предусмотрено особое задание.
Воины, стоявшие рядом с Лонго, замолчали в ожидании атаки, и тишина повисла такая, что Лонго различил шипение зажженного фитиля у пушки по соседству. И вдруг безмолвие разорвал чудовищный слитный рев турецких пушек. Они выстрелили разом, располосовав темноту над бастионами длинными языками огня.
— Прячься! — крикнул Лонго, пригибаясь за низкий парапет, шедший поверху внешней стены.
Мгновением позже стена задрожала от ударов. В двадцати шагах справа кусок ее футов десяти длиной затрясся и обвалился наружу, рассыпался на куски — а с ним и стоявшая на стене пушка.
— Тащите мантелеты! — крикнул Лонго воинам, стоявшим наготове между стен. — Закройте пролом!
Воины подхватили пару мантелетов, подтащили, перекрыли дыру. Но не успели закрепить, как ядро врезалось в один, разметало в щепы. Закричали, корчась на земле, раненые. Их подхватили, потащили в укрытие и срочно подвели на замену второй мантелет.
— Мы понапрасну теряем людей! — заорал Тристо, стараясь перекричать пушечный рев.
— Ты прав, — согласился Лонго. — Уведи со стены всех, кроме орудийных расчетов. Пусть воины укроются внизу, между стен.
Тристо кивнул и поспешил исполнять. Спустя несколько минут участок близ Лонго обезлюдел. Генуэзец остался один, притаившись за невысоким парапетом, а под его ногами дрожала стена.
Наконец турецкие пушки умолкли. Лонго встал, присмотрелся, стараясь различить движение в темноте. Он ничего не увидел, но, когда уши, оглушенные пушечным грохотом, стали нормально слышать, различил топот многих тысяч ног.
— Назад на стену, быстро! — скомандовал он воинам. — Турки идут!
Тут же из темноты вырвался, нарастая и спадая вновь, крик: «Аллах, Аллах, Аллах!» Загрохотали барабаны, загнусавили волынки. Шум становился громче и громче, но Лонго по-прежнему ничего не видел. У пушкаря сдали нервы, он ткнул фитилем, и пушка рявкнула в темень, без толку рассыпая картечь.
— Черт побери, не стрелять! — взревел Тристо. — Пусть подойдут ближе!
Шум приближавшегося войска сделался оглушительным. Наконец показалась орда — всего ярдах в сорока от стены. Шли в беспорядке, почти без доспехов — что у кого нашлось, то и нацепил, с разномастным оружием. Среди мечей и копий виднелись и косы, и вилы. Султан пустил вперед башибузуков, почти не обученных драться крестьян, составлявших изрядную часть турецкого войска. Хоть воевать они толком не умели, зато храбрости им было не занимать. И шли они тысячами.