В дверь постучали, и Геннадий поставил флакон на стол.
— Входите!
В дверях показался Евгений, за ним — мегадука.
— Лука, добро пожаловать! Ты как раз вовремя. Садись, прошу, — приветствовал он Нотара и указал на кресло рядом с собой.
Монах Евгений вышел и притворил за собой дверь.
— Был во дворце?
— Да, — ответил Лука. — Как мы и опасались, Константин привержен унии. Он посылает в Рим Леонтарсиса, обговорить условия с Папой. Я поступил, как ты и желал: поддержал императора с условием, что Папе напишет Синаксис.
— И вот оно, это письмо. — Геннадий протянул пергамент Нотару.
Тот прочел и посмотрел на Геннадия удивленно.
— Отказ от филиокве… признание главенства собора над папами… квасной хлеб при евхаристии… какая дерзость! — сказал он, возвращая пергамент. — Папа разъярится!
— Конечно, — согласился Геннадий. — И в скором времени пришлет свои требования, с Божьей помощью, еще дерзостнее наших. Даже Константин не сможет вынести подобное оскорбление, и всем разговорам про унию — конец.
— Боюсь, что так просто не выйдет. Константин слушает мать, а она стоит за унию любой ценой.
— Императрица-мать? — Геннадий презрительно усмехнулся. — Не бойся. Ей недолго осталось мешать нам.
Нотар посмотрел на флакончик, затем, удивленно, — снова на Геннадия.
— Но ведь ты же не хочешь…
— Конечно же нет. — Геннадий улыбнулся, пряча флакон в ящик стола. — Она же глубокая старуха. Наверняка ее смерть уже близка.
Но Лука по-прежнему смотрел недоверчиво. Тогда Геннадий переменил тему:
— А как отреагировал патриарх Мамма?
— Как ты и ожидал — отказался участвовать. Даже посмел угрожать: мол, если пошлют письмо от Синаксиса, отречется от патриаршего сана.
— Отлично! — Геннадий потер в удовольствии руки. — Немного подтолкнем — и вообще выдавим его из Константинополя. А я позабочусь, чтобы к нему попала копия нашего письма. Ах, какая будет сцена, когда он прибежит в Рим жаловаться Папе на здешние безобразия, на то, как его обидели и унизили. Да он настроит Папу против унии лучше тысячи писем.
— В самом деле, — пробормотал Лука. — А сейчас, с твоего позволения, я удалюсь. Мне завтра рано вставать, нужно обойти стены.
— Иди, и да охранит тебя Господь, мегадука Нотар.
Геннадий кликнул Евгения, и тот увел мегадуку. Геннадий задумчиво посмотрел ему вслед. Затем открыл ящик стола и вынул флакон. Настало время разобраться с Еленой Драгаш.
— Входите, — шепнул охранник, приглашая Софию в затененный покой императрицы-матери.
После залитого солнцем зала сумрак в комнате казался кромешной тьмой, и София остановилась, выжидая, пока привыкнут глаза. А когда те присмотрелись, София вздрогнула. Увиденное живо напомнило последние минуты дяди, императора Иоанна Восьмого. На столе у двери тлела благовонная палочка, наполнявшая комнату пряным сладковатым ароматом. Рядом стояли две обетные свечи — лишь их зыбкое пламя освещало покой. Тяжелые портьеры на окнах, огромная кровать с балдахином, тонувшим во мраке у потолка. Елена лежала на кровати, закрыв глаза. Императрица-мать заболела две недели назад. Придворные врачи не понимали, в чем дело. Рекомендовали отдых да кровопускание время от времени, чтобы выпустить вредные соки. Несмотря на их заботы, состояние Елены ухудшалось.
София тихо прошла по ковру, стала на колени у кровати. Она впервые увидела императрицу-мать с начала болезни и поразилась тому, насколько Елена измождена. Кожа ее напоминала пергамент. Елена дрожала, дыша. Она вдруг приподняла веки и, завидев Софию, улыбнулась — улыбка показалась уродливой гримасой на исхудавшем лице. София помогла ей приподняться, опереться на подушки.
— Милая, хотела меня видеть? — прошептала императрица-мать хрипло.
— Да, государыня, но я опасалась беспокоить вас…
— А, эта хворь пройдет. Ничего страшного. В последние дни я чувствую себя гораздо лучше. Но как ты, милая? Я слышала, ты скверно спишь? Болеешь?
София покачала головой.
— Ну так скажи мне, в чем дело.
София опустила взгляд, не в силах смотреть Елене в глаза — по-прежнему живые и проницательные.
— Дело в замужестве, — ответила она, вздохнув.
— Боишься первой брачной ночи?
София покраснела, покачала головой.
— Тебе не нравится жених, Лука Нотар?
— Больше того… — выговорила София, осмелев, но затем оробела снова.