Но на сей раз Георгидзе был на удивление немногословен. Он рассказал о том, что, когда их отряд в гражданскую войну вступил в Бухару, ему, как молодому и толковому парню, поручили достать что-нибудь из продовольствия. Прохаживаясь по базару, Георгидзе познакомился с одним местным жителем, который пригласил красноармейца к себе домой, где его накормили, напоили и даже дали возможность немного поухаживать за женщинами, что смело можно было считать чудом в тогдашние времена: почти все женщины ходили в парандже. Под утро, когда они хорошо повеселились, хозяин дома куда-то повел Георгидзе, где тот купил для полка двух хорошо откормленных быков. Однако жирными те быки оставались только до полудня, как и состояние опьянения, в котором ночью пребывал Георгидзе. Как только он протрезвел, то сразу же увидел, что вместо купленных им жирных быков на земле лежали два на редкость тощих, у которых не хватало сил не только ходить, но и даже стоять на ногах, почему, собственно, и пришлось не быков вести к помпохозу полка, а наоборот. Остановившись перед бедными животными, помпохоз спросил горе-заготовителя о том, сколько тот за них заплатил. Георгидзе назвал сумму. Помпохоз не выдержал и закричал: «За кожу и кости ты заплатил столько денег! Ведь мяса-то на них нет и на палец, черт бы тебя побрал!..» К несчастью для Георгидзе, крик помпохоза услыхал Фрунзе, который, разобравшись, в чем дело, приказал больше этого грузина в город не отпускать.
Однако ротный эту историю отнюдь не воспринял столь трагично, как сам Георгидзе. Но ему все же дал слово, что об этом никому не расскажет.
Сам факт, что ефрейтор вспомнил сейчас о случае на базаре в Бухаре, свидетельствовал о том, что он находился в невеселом расположении духа.
«Ну и приобретеньице же ты себе сделал, Матвей Кузьмич!..» — Ефрейтор снова сокрушенно вздохнул. Чем больше он думал об этом, тем больше сердился на то, что ротный не нашел возможности выслушать его. «Времени у нас всегда не хватает, — мысленно встал на защиту командира роты ефрейтор, но тут же добавил: — Вообще-то время всегда находят только на то, на что хотят…» И тут же начал искать объяснение, почему для Матвея Кузьмича этот разговор не столь срочен, как для него, ефрейтора Георгидзе. Правда, Матвей Кузьмич знает, что раз Георгидзе хочет с ним поговорить, то уж, конечно, не по поводу какого-нибудь пустяка. От такой мысли на душе у ефрейтора стало еще хуже. «Капитан, видимо, догадывается, о чем пойдет речь, и, быть может, считает этот разговор пока преждевременным. Я и об этом спрошу Матвея Кузьмича при случае, — решил ефрейтор, — а если это на самом деле так, то тем хуже для самого капитана».
Вдруг Георгидзе услышал хруст снега. Прислушавшись, он понял, что из тыла по направлению к нему идут два человека в валенках, один из которых слегка прихрамывает, а другой ступает нормально. Ефрейтор был готов поклясться, что прихрамывающим был не кто иной, как младший лейтенант. «Небось с девушкой-санинструктором прогуливается…» Крепче зажав трубку зубами, он придвинул к себе винтовку.
В темноте идущих не было видно, однако по звуку их шагов можно было определить, что они шли по направлению к «ничейной» полосе. Пройдя мимо Георгидзе метрах в тридцати, они остановились и стали разговаривать; о чем именно, было не разобрать, но по голосу ефрейтор узнал в одном из них Матвея Кузьмича. Когда они подошли совсем близко к месту, на котором лежал Георгидзе, он тихо поздоровался:
— Здравствуйте, Матвей Кузьмич. Вы ищете кого или просто решили немного прогуляться?
Ожидая ответа, ефрейтор заранее наслаждался тем, какое впечатление произвели его слова на командира и его замполита, так как ни тот, ни другой его не заметили. Ротный только вздохнул, а сопровождавший его младший лейтенант даже ойкнул от неожиданности.
— Значит, жив-здоров, — тихо произнес Костров, — а мы боялись, уж не случилось ли чего с тобой.
— За меня не беспокойтесь, — важно ответил Георгидзе. — Я свое дело знаю туго, так что бояться вовсе не нужно.
— Ефрейтор, доложите командиру роты как положено, — прошипел из-за спины ротного младший лейтенант.
«Научился бы сначала на местности ориентироваться, юнец!» — чуть было не сорвалось с языка пожилого ефрейтора, но он вовремя сдержался и, вынув изо рта трубку, сделал вид, что не расслышал слов замполита, и спокойно продолжал: