– Валерий Григорьевич! – резко произнес Пашков, но остался не услышанным. Грудень резко склонил голову, как бы отдавая честь и развернувшись на каблуках, вышел из зала. Сам прикрыл за собой дверь. Ордена остались лежать, поблескивая в лучах солнца.
– Кто следующий? – произнес президент, оглядывая собравшихся. – Ну же, я жду.
Ответа не было. Собравшиеся переглядывались, потом кто-то, кажется, Эггер, произнес несколько слов в защиту Маркова, за ним с ответным словом выступила Жиркевич, потом Лаврентьев, Яковлев. Президент попытался улыбнуться, вышло жалко, он понял это и немедля стер улыбку с лица, выглядел он жутко, словно жизнь окончательно покинула его, и, наверное, только присутствие Нефедова, к которому он постоянно поворачивался, не давало Маркову окончательно перейти в мир теней. Кажется, больше всего он ожидал подобных слов от Владислава Георгиевича, и от меня, но я молчал, кусал губы, но молчал, как и Нефедов, стараясь не встречаться взглядом с Денисом Андреевичем, чувствуя себя поссорившимся любовником, разом преданным, отторгнутым и замененным целым набором других, пусть более значимых, но менее доверенных.
Тишину пустых славословий неожиданно нарушил Яковлев
– Денис Андреевич, простите, не уведомил вас раньше и тет-а-тет, так сказать, данные поступили как раз перед заседанием. Мы недосчитались мэра города. На него совершено нападение, когда тот возвращался из Владимира, вернее, так: он попал в аварию, а после чего…
– Почему сразу не было доложено? – неожиданно резко возвысил голос Пашков. И тут же смутившись собственной резкости, постарался ее замять: – Влип в историю, я правильно понял? Это ему не впервой. Кто на сей раз попал под его царственный гнев?
– По первым показаниям, не доезжая километров пяти до Балашихи, машине мэра не уступили дорогу две фуры, груженые сухим молоком. Водитель «мерседеса» градоначальника пострадал, ничего серьезного, но мэр вышел разобраться, почему не уступили дорогу, вы знаете, он любит во всем сам разобраться. После чего незамедлительно был убит.
В зале воцарилось молчание, казалось, от произнесенных слов повеяло могильным холодком. Первым снова встряхнулся Пашков.
– Народ-то посерьезнел, – холодно заметил он. – Как некстати груз «Хаммеров» задерживается в Северодвинске. Сейчас они бы совсем не помешали.
– Вы правы, Виктор Васильевич, – тут же заметил Яковлев. – Я предупреждал мэра насчет безопасности на дороге, насчет участившихся случаев, но он слушать не хотел. Дескать, москвичи его любят, даже после кризиса он застрахован от всяких несчастных случаев, опять же, опросы….
– Я вас понял. Кто виноват в аварии?
– Разумеется….
– Нет, не разумеется, а серьезно.
– Ну как сказать… если не для протокола, то… ну вы сами понимаете, водитель «мерседеса» нарушил скоростной режим… простите… я забыл, за рулем находился сам мэр, водителя он посадил рядом с собой, он не пострадал…. Гм, понимаете, все так некстати и неловко получилось.
– Это уже по вам видно, что неловко, – отрезал Пашков, меряя взглядом раскрасневшегося Яковлева. – Что мэр, убит или не совсем?
– К сожалению, не совсем. Вы понимаете, водители, их сейчас задержали, конечно, они как к посту подъехали, обо всем сообщили…
– Молодцы, – по слогам произнес Пашков. – Словом, водители сдались, а мэр придет в столицу своим ходом… Ладно, у нас теперь есть возможность не морочиться с мэрией больше, а все функции возложить на правительство, так сказать, России, простите, не буду выражаться какой именно, по словам президента, – премьер бросил колючий взгляд на Дениса Андреевича, но тот не среагировал. – И так функции правительств города и страны во многом дублируются…. Григорий Антонович, откуда шел последний завоз? – спросил Пашков у министра торговли. Мазовецкий посмотрел в своем блокноте, но ничего оттуда не выкопал, «по всей видимости, из самого Владимира», – все, что удалось выжать из министра.
– Я полагаю, это последний заход, – добавил он, пытаясь оправдаться. Нас снабжает одна только Белоруссия, а с востока уже никто. Денис Андреевич, мне кажется, уже на той неделе потребуется ваше решение на вскрытие государственных хранилищ.
– Во Владивостоке их уже вскрыли, – резко произнес президент, морщась, словно, от зубной боли, впрочем, одно упоминание этого города сколь угодно зарубцевавшуюся рану может разбередить. И снова замолчал.