К удивлению Лисицына Микешин все это время упорно молчал, отвернувшись, он занялся содержимым компьютера, выискивая нужную программу. Наконец, нахмурясь, сказал негромко:
– По-своему ты прав, но только по-своему, ибо не понимаешь суть служения Всевышнему. Да что служения, суть веры. Вера обязана быть слепой, она не предусматривает чудес и объяснений, она зиждется лишь на том простом постулате, что человек не один, и что всегда, в любой момент он может опереться на плечо, найти опору в самой сложной ситуации, когда его покидает даже надежда. Тебе с твоей концепцией информационного поля, этого просто не понять. Ведь даже если ты веришь в это поле, как ты сможешь просить у него помощи.
– А я и не прошу.
– Тогда зачем оно тебе?
– Для объяснения лакун в законах мироздания. Я не верю ни в злого ни в доброго бога, и говорю что всякое божество есть антропоморфизм, а большее приближение к истине это именно моя догадка.
– Честно, не хотел бы, чтобы она подтвердилась хоть в какой-то мере.
– Это потому, что ты потеряешь работу?
– Это потому, что я потеряю себя.
– Это одно и то же. Без церкви ты действительно никто.
– Ты совершенно прав. Когда меня отлучили, только вера и… и только, удержала меня на плаву. Остальное… тлен…. – он хотел сказать что-то другое, но мысли остановились, он позвал Бориса: – Странно, тут порнография какая-то в папке «Снимки». Я думал, карты со спутника, а…
Борис подошел, приглядываясь. Фото в папке находилось несколько десятков, он перевел режим просмотра содержимого из значков в эскизы – и замер. В разных позах, в причудливых позах, всегда обнаженная, всегда жаждущая, со знакомой постели, на которой теперь спал Кондрат, на него смотрела… Аня.
Всегда одна, но всегда желанная, полная неги и истомы, он увеличил изображение, взгляд был прикован к снимавшему, и, боже мой, сколько в нем читалось нежности и любви! У Лисицына перехватило дыхание. Он повернулся к Кондрату, тот сидел, не глядя на монитор, в руке его оказались четки, он торопливо перебирал бусины, что-то шепча про себя. Это мгновенно вывело Бориса из состояния душевной прострации.
– И ее решил отмолить, на всякий случай? – зло проговорил он. – Леонида уже не успеешь, он предстал таким, каков есть, и там, где уж случилось предстать. Вот кабы ты знал, о прелюбодеянии….
– Я даже не знаю, кто это девушка, – медленно произнес Микешин.
– Соседка напротив. Ах да, ты ее не видел. Если хочешь посмотри, тем более сейчас новости начнутся.
Он резко замолчал, свои же слова причинили ему боль. Как выяснялось и с каждым разом все больше и больше, об Опермане он не знал ровным счетом ничего, кольнуло и это и то, что он всегда врал, будто давно отошел от желаний женских прелестей. Фото, как он, посмотрел в свойства, датировались, начиная с февраля прошлого года и по самый август нынешнего. Значит, он просто подыгрывал своему приятелю? А сам, тем временем… замужнюю женщину…. Да еще и снимая на камеру, ладно, она эксгибиционистка, но ведь и Леонид все это хранил и любовался – видимо, когда не мог встретиться с ней, ведь не каждый же день они наставляли рога.
Он решился пойти только ближе к вечеру. Насти все еще не было, как всегда она задерживалась, как всегда, не в силах оторваться о чудесного прибора, дарящего ей совершенно безвозмездно море наслаждения. И только, когда почти бесчувственная, оказалась Жанны, услышала голос радиоприемника, настоятельное требование не покидать дома в ближайшие сутки, запастись провизией и переждать, что именно, и так понятно.
– Началось, – буркнула Света, приближаясь к обнявшейся парочке. – Тебе не кажется, лучше вам выбираться из глухомани и селиться где-то поближе к Садовому.