Бужор и Нестеров торопливо стаскивали упавших и укладывали их рядком у амвона. Старлей махнул рукой.
– Батюшка, остановите своих, пока мы займемся.
Отец Дмитрий покорно сошел в наос и попросил выйти на середину всех, кто получил укус или какое иное повреждение от мертвецов.
– О чем я говорил сегодня на утрени, – добавил он. Несколько человек повиновались, вышли на середину. – Еще, пожалуйста, – попросил батюшка, – выходите все. От вас зависят жизни ваших близких.
– Выходите, – добавил старлей. – Все равно мы ничем вам уже не поможем. А вы навредите еще о-го-го как.
Один из стоявших упал, остальные попытались метнуться к стенам, но батюшка словом, и старлей автоматом удержали их на месте.
– Выходите. Ничего уже не поделаешь. Ничего, – повторил он, вложив в голос столько металла, сколько смог. И повернулся к батюшке.
Один из лежащих у алтаря начал подниматься.
– Вам достаточно одного примера или нам подождать? – спросил старлей у замершей в диком, парализующем ужасе толпы. Ответа не было.
Нестеров и Бужор прикладывали дуло ко лбу или затылку упавших и стреляли, затем к ним присоединился Магомедов, оглядывающий черным глазом толпу. Убивали ритмично, споро, словно давно привыкли к такой процедуре. Убитых поворачивали головой на север, для отличия.
Батюшка подошел поближе и принялся читать на исход души. Хотя на душе скребли кошки. Что считать временем смерти, когда человек только был укушен мертвецом или же неизбежно скончался от укуса, а может, еще и в то время, пока он пребывает между смертью и восстанием еще разрешено читать канон на разлучение души и тела – только непонятно, разлучается ли вообще душа человека отныне. И если разлучается, то когда? Неужто лишь насильственно. И это значит, что все восставшие обретают свои души сызнова – в негодные подгнившие тела, пожранные червями, иссушенные временем?
Но с течением времени, моление отца Дмитрия, успокоило и его самого и собравшихся. Он читал псалтырь и понемногу забывался за произнесением канона, и не прерывался даже, когда новые и новые тела падали на пол. А лишь начинал заупокойную молитву по окончании каждого псалма. И это размеренное «Помяни, Господи Боже наш…» гипнотизировало и самого батюшку и всех, находившихся в храме.
– Работает ОМОН! – рявкнули снаружи. Батюшка прервался на миг, когда внутрь ворвалось с десяток автоматчиков, но, поворотив голову, он снова принялся за недоконченный псалом, и стоявшие вслушивались в голос отца Дмитрия, а убивавшие старались делать свою работу в промежутках между чтением.
Краем глаза он заметил, что старлей вышел и теперь совещается с кем-то из прибывшего начальства. Наконец, среди собравшихся уже не осталось пострадавших от действий живых мертвецов, люди больше не рушились замертво на пол, и довольно долго.
Отец Дмитрий завершил чтение по усопшим, оглянулся. Ряды стоявших у стен заметно уменьшились, вряд ли половина осталась от прежнего числа. Он перевел дыхание, подошел к старшему лейтенанту, – прибыли грузовики, омоновцы начали выносить трупы.
– Пора отпускать.
– Да, конечно, – но прибывшее начальство перестраховалось и прождало еще час, пока не убедилось в том, что подобное не повторится. За это время были две тревоги, но обе ложные – старушки, уставшие стоять столько времени в духоте, упали в обморок. Последнее обстоятельство, кажется, сыграло свою роль: оставшихся в живых, стали отпускать по домам.
– И будьте осторожны, – произнес старлей, когда последний прихожанин покинул церковь. – В поселке неспокойно. Сами понимаете.
– Там тоже?
– Да, там тоже. Везде тоже. Надо слушать телевизор, наверное, будет какое-то обращение. А церковь придется закрыть.
Отец Дмитрий мелко закивал. Бросил взгляд на Спаса. Икона снова показалась ему темнее прочих. Или устали глаза. Или он сам – батюшка только сейчас понял, что едва держится на ногах. Он оглянулся. Разгромленная церковь показалась ему изнасилованной. Сорванные иконы, разбросанная повсюду утварь, лужи крови на полу, следы от пуль. И он, стоявший прямо под барабаном в полном облачении, рядом с омоновцами, тоже в полном облачении – в касках, бронежилетах, с автоматами наизготовку. Все это казалось дурным сном, от которого нет и не будет освобождения.
Церкви сделали аборт, выбросив из лона ее Святое Присутствие. И теперь она, лишенная сути своей, казалась пустой и ненужной.
– Вас подбросить? – спросил незаметно вошедший старлей. Он кивнул, пытаясь закрыть обломки дверей. Оставил это занятие и прошел в уазик. Возле церкви остался дежурить Магомедов. Посмотрев на молодого человека, цепко державшего автомат, батюшка отвернулся. Закрыл глаза и тут же открыл их. И зашарил в поисках валидола. Хотя это вряд ли поможет. Но хоть немного.