Вот машина, что свернула было на улицу Салтыкова-Щедрина, спешно вырулила обратно и помчалась дальше по магистрали. Редкие прохожие, двигавшиеся по проспекту Толбухина, лишь ускоряли шаг, не поднимая головы, спешили по своим делам дальше. За все это время по улице никто не решался проехать или пройти. Милиция так же не подъезжала – Тихоновецкий не мог понять, что же происходит, не может быть, чтобы никто не пошел на помощь, чтобы никто не вызвал эту самую помощь.
Три четверти часа минуло, он не поверил, пока не взглянул на часы дважды. Ни одного патруля. А мертвые уже стали выходить из отделения. Всей знакомой группой, к которой только прибавилось еще несколько милиционеров в форме и штатском. Сойдя с крыльца, толпа неожиданно рассеялась. Часть разошлась по дворам, часть двинулась дальше по улице, а остальные, в том числе милиционеры, пошли к проспекту Толбухина. Один остановился и, недолго думая, приблизился.
Тихоновецкий поднял стекла и заблокировал двери. Мертвец в милицейской форме подошел к машине, Валентин не выдержал. Всхлипнув, сдал назад, одной рукой все еще продолжая снимать. Только потом схватился за руль, когда колеса стали тереться о тротуар. И закричав, бросил машину вперед. «Хонда» ударила мертвеца точно по бедрам, он сломался, перелетел через капот и рухнул наземь. Тихоновецкий немедленно сдал назад, сотрясаясь вместе с машиной, когда тело лежавшего оказалось под колесами. Затем вперед. И еще раз назад. И еще раз вперед.
И только когда «Хонда» стукнулась о тротуар прямо перед распахнутой настежь дверью РОВД, Тихоновецкий остановился. Тяжело дыша, сквозь пелену, затуманившую глаза и разум, старался рассмотреть, что же происходит позади него, старался увидеть распростертое на тротуаре тело, которое он так старательно давил последние пару минут. Мертвец не шевелился. Он боялся выйти из машины, чтобы проверить. Боялся других мертвецов, могущих подойти в любую минуту, затаившихся где-то и только ждущих этого мгновения, чтобы отомстить за гибель.
Прошло минут десять. Милиция все не появлялась. Мертвецы тоже. Тихоновецкий понемногу успокоился. Сообразил, что ему бы не помешало оружие. В отделении ведь шел бой, значит, сейфы вскрыты. Он тут же рванулся наружу и с минуту не мог понять, почему не открывается дверь. И только затем отключил блокировку.
Стас. Это вторая мысль, пришедшая ему в голову, когда он уже выбрался наружу, взяв с собою мобильник. И вошел в отделение на плохо гнущихся ногах.
Прошествовал мимо пустой кабинки дежурного, оглядываясь по сторонам. В отделении все было разгромлено, раскурочено, словно не тихие мертвецы пришли, а банда отморозков. Кругом валялась бумага, разбитые доски, стулья, столы, упавшие стеллажи. Пистолет.
Валентин спешно поднял его, вытащил магазин – пустой. Где-то у них должен быть сейф. И ключи от камер.
– Стас! – крикнул он. – Станислав, ты здесь? Это я, Валентин Тихоновецкий, журналист, и я еще жив.
Тут только ему пришло в голову что Белоконь сидит в отделении с первого числа и понятия не имеет, что произошло в мире за прошедшие дни.
– Стас, все в порядке, все ушли! – снова крикнул он, уже начиная сомневаться, что опальный молодой человек еще в отделении.
Но нет, Стас отозвался. Из той самой камеры, куда бросили и его после короткой беседы с дежурным следователем.
– Я тут. Менты… как ты сюда попал?
– Я сейчас открою, – ключи, похожие на те, что он видел на дежурном, проводившим его в камеру, валялись в коридоре, неподалеку от дверей в камеры. Возможно, кому-то из оборонявшихся пришло в голову завербовать новых бойцов. Вот только он опоздал.
А вот и открытая оружейная – пистолетов тут не было, только автоматы. И рожки и цинки с патронами. Некоторые вскрыты. Валентин не сразу сообразил, какой цинк ему нужен.
Стас снова окликнул его, спросил, что происходит. В другой камере тоже зашевелились, поинтересовавшись, «чем этот шухер закончился» и крикнув еще: «давай освобождай, журналист, из застенков гестапо». Последние слова сопровождались истеричным смехом, он понял, что в камерах находятся не только мужики, но и девицы, последний улов отделения.
Двенадцать патронов вошло в обойму, он собрал Макаров и пошел освобождать Стаса, желая, чтобы тот оказался в камере один. На его счастье, так и случилось. Когда он открыл дверь, то нашел Белоконя сидящим едва ли не в той же самой позе, что и при первой встрече – будто Валентин только вошел и вышел.
– Приветствую, – он крепко пожал руку пленнику. Стас не выдержал, поднялся и обнял Валентина. На глаза навернулись слезы. – Ну ладно, потом, все потом, нам пора.