– Э, про нас, про нас-то забыл, – женские голоса из камеры напротив.
– Начальник девочками не интересуется, – хохот из соседней камеры. – И услышав удаляющиеся шаги, – Мужик, не дури, открывай двери. Чего за избирательность устроил. Вызволяй так всех, а не только своего дружка.
– Не мешай влюбленным, – хихикнули из женской камеры.
Валентин остановился.
– Вы сегодняшние новости слушали? Вам лучше оставаться здесь. Безопасней. Этот налет ведь не банда устроила. Вам повезло, что до вас у них сил не хватило добраться. Так что ждите, я сейчас кого-нибудь вызову.
– Мужик! – в ужасе воскликнули из мужской камеры, – не дури, блин. Ты чего творишь? Мужик, стой!
Валентин остановился. Развернулся и пошел открывать оставшиеся камеры. Мимо Стаса пронеслись две девицы, одна успела потрепать ему волосы и заметить походя «какой красавчик», затем прошествовал краснолицый мужичок средних лет, весь в наколках и немного поддатый.
Выходя, Тихоновецкий позвонил в ОВД. Долго не подходили к телефону. Тихоновецкий кратко сообщил о нападении банды живых мертвецов, об уничтожении отделения, отказался представиться и прервал связь. Стас слушал его с нескрываемым изумлением. Он уже не решался даже спросить, что же происходит.
– Пойдем быстрее, – передернув затвор, Тихоновецкий оглядел пространство вокруг «Хонды», заметил раздавленного в приступе неконтролируемой ярости и страха мертвеца, признаков жизни тот не подавал. Спустился и запихал Стаса на пассажирское сиденье. – По дороге все объясню.
– Куда мы хоть едем? – спросил Белоконь.
– К тебе домой, разумеется. Мать, небось, с ума сходит.
Стас впервые за долгое время нашел в себе силы улыбнуться. Хоть одна весть оказалась хорошей.
29.
Менее всего я ожидал этого визита.
– Здравствуй, красавица, – произнес я, разглядывая пришедшую. Милена сильно изменилась с того дня, когда я последний раз ее видел, у стен Новодевичьего. Осунулась, побледнела. Под глазами появились круги.
– Не рад? Я тебя не задержу долго, если не хочешь, – сказала она, проходя. – Не могу быть одной, а в компании получается того хуже.
Только сейчас я понял, что вижу светскую львицу без косметики. Даже не светскую львицу, просто усталую девушку, затюканную последними событиями. Такую, которую я увидел первый раз – когда она пригласила меня к себе, еще в качестве сосланного в колонку звездных сплетен, журналиста. Милена предстала предо мной как есть – возможно, в тот момент она обнажилась куда больше, чем скинув легкий халатик, под которым ничего не было. Она проверяла меня… почему до этой простой мысли я додумался только сейчас? Она хотела видеть меня тем, как я представился ей – ведь перед этим мы говорили о моей работе, я честно признался, откуда я свалился на ее голову, что задаю столь странные вопросы. Но в тот день я исправился, принял привычное для нее обличье. И тем не менее, был радушно принят в ее объятия, ни к чему не обязывающие обе стороны. Потому ли, что не оправдал ожиданий, или потому, что я стал таким, каким и должен быть. Или она понадеялась, что еще увидит меня в истинном обличье? И долго, очень долго ждала, когда я сниму маску. Пока не поняла, что я лишь сменил ее на другую. Куда более серьезную.
И тогда с легкостью душевной отдала меня своей сестре.
Милена сняла туфли, выискивая взглядом свои пушистые тапочки с помпошками. Заглянула в шкафчик для обуви, короткая юбочка соблазнительно потянулась вверх. Она обернулась.
– Ты мне не ответил, – напомнила она. Я встрепенулся.
– Да, рад, конечно. Тапочки в левом отделении, наверху.
Сейчас, в эти минуты, я тоже был без маски, и тоже усталый, подавленный. Вот мы и встретились такими, какими и должны были предстать друг пред другом два года назад. Неужели столько лет и столько событий понадобилось, чтобы обе маски были сброшены одновременно.
Милена прошла в гостиную, я последовал за ней.
– У тебя бедно как-то, – произнесла она, оглядываясь. – Я уж забыла. Нет, сабли на месте висят, их я помню, – Милена заглянула в мельком в спальню. – Все занимаешься? И как?
– Пока мой учитель меня больше тыкает, чем я его. К тому же сегодня занятие пропустил, – она вошла в гостиную и снова огляделась.
– Уж очень все просто. Не свойственно твоему положению…. – Я пожал плечами, она продолжила. – Это мне квартиру подарили в конце восьмого, битком набитую антиком. Мать решила вложиться. Наверное, не зря. Он вроде как снова в цене.