— А барышня Су сегодня не вернется…
— И мой аннамит сошел на берег. Говорят, его место продано китайскому торговцу, который едет в Гонконг.
— Значит, мы оба сегодня спим в одиночестве, — сказала Бао как бы между прочим.
Словно молния пронзила мозг Фан Хунцзяня, да такая яркая, что он зажмурил глаза. Кровь прихлынула к лицу. Он только собрался что-то сказать, как кто-то из их компании, шедший впереди, обернулся:
— Что, никак не наговоритесь? Нарочно плететесь нога за ногу, чтобы вас не услыхали!
Молодые люди молча догнали компанию, а затем разошлись, пожелав всем спокойной ночи. Фан Хунцзянь принял душ, вернулся в свою каюту, лег и вновь приподнялся в постели… В голове прочно засела мыслишка — избавиться от нее было так же трудно, как забеременевшей пойти на аборт… А вдруг барышня Бао не вкладывала в свои слова никакого особого смысла, и он только поставит себя в глупейшее положение? На палубе принимали грузы, и двое коридорных стояли у входа в третий класс, охраняя его от посторонних. А вдруг они обратят на него внимание? Он не мог ни решиться, ни отказаться от своего намерения. И тут послышались легкие шаги, приближавшиеся вроде бы со стороны каюты Бао. Сердце Фана заколотилось. В груди стало больно, будто кто-то топтал ее. Шаги замерли, и нестерпимая тяжесть навалилась на него. Но вот они послышались вновь — торопливые, близкие! И Фан Хунцзянь отбросил сомнения: чуть ли не с воплем радости он соскочил с койки и, не сунув ноги в шлепанцы, открыл дверь. В нос ему ударил запах пудры, которую употребляла Бао.
Когда Фан проснулся на следующее утро, солнце уже сияло вовсю, часы показывали девять с минутами. Как же сладко он спал в эту ночь, даже снов не видел! Недаром о спящем говорят, что он пребывает в краю темном и сладком. «Бао смугла лицом, смех ее сладок, и она утомляет, как сон весной, — подумал он. — Следовательно, «темный и сладкий» — это как раз о ней… И еще — о шоколаде. Можно было бы подарить ей коробку, да французский шоколад не очень хорош, к тому же в такую жару есть его не рекомендуют». Пока Фан лежа предавался размышлениям, Бао постучала в стенку каюты, обозвала его «лежебокой» и пригласила идти в город поразвлечься. Фан быстро умылся, а потом долго ждал у двери каюты, пока Бао закончит туалет. Завтрак в столовой давно кончился, и им пришлось заказывать еду за свой счет. Их обслуживал некий Алю, который убирал каюту Фан Хунцзяня. Когда они поели, Алю, не торопясь собрать посуду, с улыбкой посмотрел на них и протянул Фану три дамские шпильки, сказав на гуандунском диалекте:
— Господин Фан, что я сейчас нашел, когда вашу постель стелил.
Бао вспыхнула, большие глаза ее, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Фан Хунцзянь, обругав себя в душе идиотом за то, что не осмотрел постель перед уходом, быстро вынул из кармана триста франков и сунул их Алю со словами:
— Вот, возьми! А эти вещи отдай мне.
Алю поблагодарил Фана и заверил, что он человек надежный и лишнего не болтает. Бао успокоилась и стала смотреть в другую сторону, будто происходящее ее не касалось. Они вышли из столовой, и Фан с извиняющимся видом протянул Бао ее шпильки, но та сердито швырнула их на пол:
— Очень они мне нужны после того, как тот тип держал их в своих грязных лапах!
Этот инцидент испортил им весь день — все шло не так, как хотелось: рикша привез их не на то место, за покупки они переплатили. Фан Хунцзянь предложил подкрепиться во вчерашнем китайском ресторанчике, но Бао пожелала обедать в европейском кафе, заявив, что не желает сталкиваться с пароходными попутчиками. Они с трудом нашли приличное на вид заведение, но все — от закуски до кофе — оказалось невкусным. Суп был холодным; мороженое теплым; рыба, хоть она и не похожа на морской десант, тем не менее слишком долго пребывала на берегу; мясо, напротив, очень долго находилось в воде, что более пристало бы матросу подводной лодки. Все, за исключением уксуса, отдавало чем-то кислым — хлеб, масло, красное вино. Однако оба ели с охотой, тем более что разговор не клеился. Стараясь быть приятным, Фан игриво называл свою даму то «сладкой смуглянкой», то «мисс шоколад», но та капризно спросила, неужели она такая черная? Фан продолжал свое: в прошлому году он был в Испании, так там самой красивой балериной слыла такая черная, насквозь прокопченная… В ответ Бао сразила его неожиданностью своей логики: