— Вы ничего не ели. Может, вам нездоровится?
— Я вполне здорова и ела все подряд.
— Зачем вы говорите неправду? Я ведь не хозяин, не обижусь. Вы выпили глоток бульона, потом нахмурились и ничего больше не брали в рот.
— А зачем смотреть, как другие едят? Может быть, я не хотела, чтобы вы видели меня жующей, и предпочла остаться голодной. Ха-ха, не принимайте это всерьез, господин Фан. Вот уж я не знала, что вы за мной наблюдаете. Лучше скажите мне, почему у вас был такой страдальческий вид, когда вы сидели рядом с госпожой Шэнь?
— Так вы тоже из наблюдателей! — И оба рассмеялись, как понимающие друг друга заговорщики.
— Господин Фан, сегодняшний визит меня несколько разочаровал. Я думала, вы схватитесь с Чжао Синьмэем, а ничего не случилось.
— Да, спектакля не получилось, вы уж извините. Господин Чжао неправильно оценил характер моих отношений с вашей кузиной — может быть, так же, как и вы. Поэтому я не стал отвечать на его выпады, пусть знает, что у нас нет столкновения интересов.
— Правда? Но ведь стоило кузине намекнуть, и недоразумение рассеялось бы.
— У нее могут быть свои соображения. Если бы господин Чжао думал, что у него нет соперника, он не проявил бы себя полностью. Всегда считалось полезным раззадорить полководца перед сражением. Только противник оказался инвалидной командой — и не умеет и не желает сражаться…
— Разве в отряде нет добровольцев?
— Какое! Сплошь мобилизованные из-под палки.
— Но ведь побежденный часто пользуется бо́льшим сочувствием… — Тан почувствовала, что ее слова могут быть превратно истолкованы, и покраснела. — Я хотела сказать, что сестра сочувствует угнетенным нациям…
У Фана от радости екнуло сердце.
— Об этом мне трудно судить. Я хотел бы пригласить вас с сестрой завтра на ужин в «Эмэйчунь». Вы не откажетесь? — Видя, что Тан колеблется, он продолжал: — Я понимаю, что это слишком смело с моей стороны. Су говорила мне, что у вас много друзей, может быть, я не достоин быть в их числе, но мне бы этого хотелось.
— Сестра выдумывает, нет у меня никаких друзей. Что именно она сказала?
— Ничего особенного. Что вы светская девушка, что у вас много знакомых.
— Как странно, я же провинциалка, нигде не бываю…
— Прошу вас, не церемоньтесь, приходите завтра! Мне хочется вкусно поесть, но одному идти вовсе не интересно, вот я и сделаю вид, что угощаю вас, а сам буду получать удовольствие. Так соглашайтесь!
— Вы так ловко уговариваете, что придется пойти! Во сколько прикажете?
Фан, радостно возбужденный, назначил время. Тут до него донесся громкий голос госпожи Шэнь:
— Я была на всемирном конгрессе женщин и обнаружила одну общую тенденцию: всюду женщины стремятся приблизиться к мужчинам. (Тут Фан улыбнулся — ведь так было с незапамятных времен, стоило ли ездить на конгресс, чтобы сделать такое открытие!) Женщины могут выполнять мужскую работу — заседать в парламенте, быть юристами, корреспондентами, летчиками, причем не хуже мужчин. Одна делегатка, социолог из Югославии, говорила в своем выступлении, что наряду с женщинами, довольствующимися ролью жен и матерей, образовался «третий пол» — женщины, имеющие профессию. Феминистское движение существует недавно, но оно уже добилось ощутимых успехов. И я со своей стороны считаю, что в недалеком будущем разделение человечества на два пола станет достоянием истории.
Фану показалось, что, рассуждая о «поле», эта дама забывает о живых людях. Но тут заговорил Чжао:
— Вы совершенно правы, госпожа Шэнь, нынешние женщины такие способные! Взять Сюй Баоцюнь — вы знакомы с ней? Она помогает отцу управлять молочной фермой, и он полагается на нее и в большом, и в малом. А на вид она такая утонченная, мягкая, трудно предположить в ней подобные качества.
Фан прошептал что-то Тан Сяофу, та громко прыснула. Су хотела было сказать, что эта самая Сюй Баоцюнь даже более деловита, чем ее отец, и она фактически управляет фермой… Но шушуканье Фана и Тан не понравилось Су, и она окликнула кузину:
— Чему это ты обрадовалась?
Та замотала головой, продолжая смеяться. Су обратилась к Фану:
— Если знаешь что-то смешное, поделись со всеми.
Фан тоже только покачал головой. Ясно было, что он и Тан о чем-то секретничают, и это еще больше раздосадовало Су. Чжао принял свой излюбленный высокомерный вид и изрек: