— А почему вы думаете, что я был рядом во вторник?
— Вас видел шофер сестры. Он удивился, что вы не зашли в дом, сказал об этом ей, а она передала мне. А вы напрасно не заглянули, мы как раз беседовали о вашей персоне.
— Она не стоит такого внимания.
— Мы не просто беседовали, но анализировали ваши поступки и сделали вывод, что они непостижимы.
— Что же в них непостижимо?
— Конечно, мы неопытные девушки, многого не понимаем. А господин Фан умеет находить оправдание для всего, что он говорит и делает. В крайнем случае заявляет: «Мое поведение непростительно, мне нечем оправдать себя» — и все должны тут же извинить его. Не так ли?
— Как? Вы читали мое письмо к Вэньвань?
— Сестра показала его мне и рассказала обо всем, начиная с вашей встречи на пароходе.
Лицо девушки пылало негодованием, и Фан не осмеливался встретиться с ней взглядом.
— Что именно она рассказала? — Фан подумал, что если Су преувеличила случившееся, обвинила его в приставаниях, попытках соблазнить ее, он еще сможет оправдаться.
— Вы сами знаете, что вы сделали.
— Позвольте объяснить…
— Сначала объяснитесь с сестрой, если вам есть что сказать. (Фану всегда нравилась находчивость девушки, — всегда, но не сейчас). Мне известно и еще кое-что. Вот вы живете у господина Чжоу; говорят, он вам не просто родственник, а тесть. Значит, вы уже были женаты? — Фан хотел вставить слово, но Тан недаром была дочерью адвоката — она знала, что обвиняемому нельзя давать возможность оправдаться. — Меня не интересуют детали, он вам тесть, значит, дело ясное. Я не знаю, были ли у вас романы за три года пребывания за границей. Но стоило вам сесть на пароход, как вы сразу же обратили внимание на некую Бао и не отходили от нее ни на шаг. Это верно? И только она сошла на берег, вы сразу же стали ухаживать за сестрой. Дальше я могу не продолжать. Да, еще одно: господин Фан учился в Европе, а диплом у него американский…
Тут Фан даже ногой топнул и закричал:
— Я когда-нибудь хвастал перед вами ученой степенью? Это же было сделано в шутку!
— Господин Фан — человек с юмором, со всеми шутит, а мы простодушно принимаем его шутки за правду. — Ей стало даже жалко Фана, охрипшего от волнения, но она решила довести месть до конца. — У господина Фана слишком богатое прошлое. Я же смогла бы полюбить лишь такого мужчину, который всю жизнь дожидался встречи со мной, у которого нет прошлого. Желаю вам дальнейших успехов.
Словно парализованный электрическим током, Фан слышал слова, обращенные в его адрес, но смысл их до него не доходил. Голова его была будто бы под промасленной бумагой: слова Тан, подобно каплям дождя, отскакивали от нее, а в ушах бедняги стоял непрерывный шум. Впрочем, последнюю фразу он понял, поднял голову — в глазах стояли слезы, лицо сделалось как у ребенка, побитого и обруганного. Тан почувствовала еще большую жалость, но он встал и ушел со словами:
— Вы правы, я обманщик. Больше я не буду ни оправдываться, ни докучать вам.
«Почему же ты не защищаешься? Я поверила бы тебе!» — хотелось воскликнуть Тан, но она промолвила лишь:
— В таком случае всего хорошего.
Она пошла проводить Фана, и все надеялась, что он скажет еще что-нибудь. Дождь лил с прежней силой, и она готова была предложить, чтобы он переждал у нее непогоду. Фан накинул плащ и нерешительно посмотрел на девушку, не осмеливаясь протянуть ей руку. Не в силах выдержать взгляд его заплаканных глаз, она машинально подала руку и сказала «до свидания». В иных случаях «не посидите ли еще?» звучит как предложение убираться поскорее; в другой раз можно так произнести слова прощания, что человек не тронется с места. Тан это не удалось, и она добавила:
— Вас ждет дальняя дорога? Счастливого пути!
Она вернулась к себе вся разбитая, от возбуждения не осталось и следа. Служанка сказала с удивлением, что господин Фан почему-то стоит на той стороне улицы и не уходит, несмотря на ливень. Она подбежала к окну — он действительно стоял у ограды особняка напротив, струи дождя, словно плети, хлестали его неподвижную фигуру. Сердце девушки растаяло, и она загадала: если он простоит еще минуту, она поступится гордостью и пошлет за ним слугу. Минута тянулась слишком медленно, она уже собиралась раскрыть рот, но в это время Фан встряхнулся, как мокрый пес, и пошел прочь. Тан уже раскаивалась в том, что поверила кузине, что говорила слишком запальчиво. Кроме того, ее тревожило, что в таком подавленном состоянии Фан может попасть под автомобиль или трамвай. Час спустя она позвонила к Чжоу, но Фан еще не вернулся. Она еще больше обеспокоилась. После ужина она, таясь от домашних, побежала в соседнюю лавку и позвонила оттуда. К телефону долго никто не подходил: старики ушли в гости, а Фан, несколько часов одиноко просидевший в кафе, только что пришел домой и переодевался в сухое белье. Еще на пороге слуга сообщил ему, что звонила барышня Су. Фан вскипел, оцепенение слетело с него. И тут раздался звонок. Фан не реагировал на него. Слуга снял трубку и, не вслушиваясь, возгласил: