И в последовавшие за этим долгие одинокие минуты меня мучила еще большая ирония. Я продолжал думать о Саре и Джемме, и каждый раз, когда я представлял их драгоценные лица, мне просто хотелось остановиться и сдаться. Но я знал, что Сара не хотела бы этого. Если бы она могла увидеть меня на той крыше, она бы меня распяла. Если бы она знала, что я подумывал о том, чтобы сдаться и покончить со всем этим, она, вероятно, сделала бы это за меня. И если бы я был честен с самим собой, я бы чувствовал то же самое, если бы наши позиции поменялись местами. Если бы она выжила, а я был бы тем, кто умер, я бы хотел, чтобы она была в безопасности и попыталась сделать что-то из того, что осталось от ее жизни.
Поэтому я решил вернуться домой.
Я спустился обратно в холл, прошел через него и завел мотоцикл. Даже не потрудившись подумать о том, что может быть снаружи, я просто завел двигатель, распахнул дверь и выехал в холодное утро.
Я добрался до Хэдли за несколько минут. Добравшись до вершины Грэшем-Хилла, я заглушил двигатель и пустил мотоцикл на свободном ходу по направлению к нашему поместью. Мне было страшно, и я так чертовски нервничал, что было трудно соображать. Я даже не остановился, чтобы подумать о телах. Я был слишком занят, глядя на все вокруг и думая о том, как сильно все изменилось. Вероятно, там не было ни одной живой души с тех пор, как я уехал в тот день, когда все это началось, но все выглядело совершенно по-другому. Я прошел мимо паба, где мы были в последний обычный воскресный вечер. Автостоянка заросла сорняками, а вокруг мусорных баков в поисках пищи бродили крысы. Двери были распахнуты настежь, внутри было темно и холодно. В последний раз, когда я был там, он был полон звуков, света и людей.
Поскольку я не производил никакого шума, тела, казалось, не обращали на меня никакого внимания. Если я двигался медленно и не торопился, они даже не поднимали глаз, когда я проходил мимо. Я слез с мотоцикла и вытолкнул его на нашу дорогу. Потом я увидел наш дом и остановился. Часть меня хотела развернуться и убежать, но я знал, что должен продолжать. Но что, если я войду, а Сары и Джеммы там не будет? Хуже того, что если бы они были там, и они стали бы подобны существам, которые все еще бродят по улицам? Что бы я ни нашел, мысль о том, чтобы уйти и ничего не знать, казалась намного хуже. Я знал, что должен продолжать.
Я вытолкнул мотоцикл на подъездную дорожку и подошел к входной двери. На крыльце лежала почта и, как гребаный идиот, я поднял еe и начал рассматривать. Счет за газ и счет по кредитной карте. Я даже открыл эти чертовы штуки, чтобы посмотреть, сколько я должен. И я осмелился возненавидеть тела за то, что они следовали своим инстинктам...
С тех пор как мы уехали из Нортвича, я каждый день носил с собой ключи от дома. Я никогда раньше не думал о том, чтобы вернуться туда, но по какой-то причине я просто не мог их отпустить. Дрожащими руками я отпер дверь и вошел внутрь.
Я был таким же, каким был, когда покинул его. Все было там, где я и ожидал найти. Туфли Джеммы стояли у двери, моя кружка стояла на кухонной столешнице, пальто Сары висело на столбе у подножия перил. Я снял свой аварийный шлем и просто стоял там и осматривался. Это было похоже на самый странный гребаный сон, который я когда-либо видел. Если бы я призакрыл глаза и не обращал внимания на запах, я мог бы почти представить, что ничего никогда не происходило. На всем был слой пыли в полдюйма, но в остальном он все еще выглядел как дом.
Я остановился у подножия лестницы и посмотрел вверх.
Это была настоящая причина, по которой я вернулся.
Я знал, что ничего не могу для них сделать и что, поднявшись в спальню, я не верну своих девочек, но я должен был подняться. Мне потребовалось около десяти минут, чтобы подняться по лестнице. Я поднимался по одной ступеньке, заставляя себя взбираться все выше и выше, и в то же время пытаясь контролировать свои эмоции, и не дать себе выбежать из дома и сесть обратно на мотоцикл. В конце концов я оказался наверху, стоял на лестничной площадке, держась дрожащими руками за ручку двери спальни.