ПОСЛЕ
Не знаю, сколько времени прошло — меня опять сморило, — когда шумная возня вернула меня к действительности. В углу камеры сцепились двое: забулдыга в драном рубище и молодчик в измятом смокинге. Забулдыга вопил дурным голосом, намертво вцепившись в портсигар молодчика, а тот пытался вырвать свое сокровище из рук ворюги и истеричными рывками дергал украденное на себя. Путана выступала в роли рефери: лицо ее взопрело, рот свирепо перекосился и нервно дергался, шляпа съехала на лоб. Соседи по камере оклемались и даже протрезвели от неожиданности. Многие следили за происходящим, азартно подзуживая дерущихся. Молодчик нещадно дубасил забулдыгу по рукам и беззащитной голове, но тот сжимал свою добычу, не ослабляя хватки, — побои только разжигали его пагубную страсть к дорогим аксессуарам.
Распаленные зрители, топча друг друга, хлынули к решетке. Мой оборванный сосед тоже воспрянул к жизни и очень скоро, раздухарившись, драл глотку и задиристо потрясал кулаками в воздухе, хотя едва ли понимал причину гвалта. Соперники продолжали с переменным успехом тузить друг дружку. В какой-то момент на пол с грохотом посыпались и, упруго подскакивая, разлетелись по камере жемчужины из многослойных бус, которые кокотка неосторожно дернула в угаре драки. К дерущимся незаметно подобрался третий — какой-то скользкий тип с непримечательной наружностью. Когда в его руке что-то блеснуло, никто не обратил внимания — все были поглощены сбором и дележом чужого жемчуга. Последовавший вслед за этим слабый всхлип благополучно потонул в неразберихе и бедламе и в общей свалке голосов, где все хотели выкричаться и все надсаживались, оглушая друг друга.
Когда прибежала стража, разнимать было некого: забулдыга лежал поверженный в луже крови, держась за бок и сдавленно охая, молодчик оторопело льнул к стене, а проститутка зябко куталась в меха. На полу валялся складной нож. Его владелец вместе с портсигаром благополучно скрылся за спинами собравшихся. Узнать его в толпе, среди похожих друг на друга лиц, сейчас казалось невозможным.
Остаток ночи прошел в изматывающих и никому не нужных обысках, огульных обвинениях и шумных выяснениях подробностей резни. Дежурный сержант, образцовая держиморда, плевался и обстреливал толпу ругательствами, как дальнобойное орудие. Его глаза от ярости едва не вылезали из орбит, казалось, еще немного — и этого визгливого пузана хватит апоплексический удар. Он долго распинался и пыжился, красочно и со смаком расписывая участь каждого, кто посмеет утаить оружие.
Откуда-то снизу, с подвального этажа, доносилось сбивчивое бормотание, перемежаемое бесноватым хихиканьем и жалобными всхлипами, как будто аккурат под нами располагался филиал тартара, где опытные каты пытают арестантов. Молодчика поместили в отдельную камеру, и теперь этот несчастный сдавленно стенал где-то под землей. Проститутка сидела на лавке. Ее распоротая и выпотрошенная во время обыска гарнированная цветами шляпа валялась тут же, на полу, похожая на освежеванную тушку диковинного зверя. Полиция переборщила в своем стремлении докопаться до истины, заподозрив в китче камуфляж и стратегическую хитрость. Жемчуг оказался фальшивым, что не на шутку раздосадовало публику. Забулдыгу, еще живого, но стремительно бледнеющего, уложили на носилки и весело уволокли какие-то коновалы, небритые и не очень трезвые. Ни вора, ни портсигар не нашли.
ДО
Во Дворце юстиции радовались жизни — на свой судебный лад. Слушалось дело крупного чиновника, главы многочисленных комитетов с зубодробительными названиями и расплывчатыми задачами, обвинявшегося во взяточничестве. В кулуарах поговаривали, что дело сфабриковано, что эта показательная порка — только начало политических репрессий, которые два криминально-олигархических клана, поочередно приходя ко власти, друг к другу применяли. Временные триумфаторы третировали проигравших, затем происходила рокировка, и все начиналось сызнова. Политэлиты пребывали в состоянии перманентной войны. Выборы знаменовали начало очередной вендетты. Мафия водила мэра на помочах; он был фигурой декоративной и комической, безвольной креатурой одного из кланов. Чем завершатся криминальные баталии — крестная мать одолеет крестного отца или наоборот, — не имело значения ввиду типологического сходства схлестнувшихся сторон. Власть вела себя с народом как миллионер из немой фильмы, который узнает чаплинского бродягу только будучи сильно навеселе.