На площади теснились деревянные вертепы, где книгочей со стажем и непритязательный неофит могли подобрать себе чтиво по вкусу — от лубочных романов с будуарными страстями до так называемой высокой литературы. Вокруг заповедных мест с порнографической продукцией роились пытливые гимназисты, экономящие на завтраках ради открыток с прекрасными гуриями. В толпе сновали книгоноши с лотками из ивовых прутьев, нараспев расхваливая свой товар и донимая прохожих рифмованными прибаутками. Подлинная демократия процветает только в условиях крайней нищеты: на расстеленных рогожках грудами лежали труды потрясателей основ и скромных ремесленников, редкие антикварные издания соседствовали с дешевыми однодневками. При взгляде на убогие рогожки книгоноши со своими рудиментарными коробами не казались таким уж архаизмом.
Я попытался сосредоточиться на птицах, ради которых, собственно, и прочесывал книжные развалы. Разумеется, мои птицы имели мало общего с пернатыми, которые промышляли в скверах и с граем осаждали городские свалки; но я и не рассчитывал на исчерпывающие сведения и лобовые объяснения — достаточно было бы намека. Врага необходимо изучить; назвать его — и тем разрушить.
Знакомый букинист, памятуя о моей слабости к иррационалистам, время от времени в шутку подсовывал мне опусы разнообразных сумасшедших. К птичьей теме он, впрочем, подошел со всей серьезностью и веером разложил передо мной книги и журналы, где было много интересного — от орнитологических изысканий до поэтических опытов — но, кажется, ничего по существу.
— У Джойса в «Портрете художника…» тоже, кажется, упоминаются какие-то птицы, — обронил букинист, рациональный ум которого представлял собой обширную библиотеку со сводчатыми потолками, лесенками у книжных стеллажей и целым взводом дотошных библиотекарей. От слаженной работы этих бородатых лилипутов зависело слишком многое, чтобы ими пренебрегать. В библиотечном каталоге я значился под ярлычком «художник» — со всеми вытекающими.
Я листал допотопный номер «Альбатроса» с роскошными иллюстрациями морских птиц — на самом деле чайки вестники богов, а вовсе не раскормленные голуби с их пошловатым воркованием, — когда кто-то осторожно тронул меня за плечо. Алина улыбнулась, прижимая к груди Сведенборга в мягком переплете и продолговатый конверт.
Мы еще немного потолкались на развалах, заглянули в пару лубяных избушек, где в поисках пропитания ковырялись книгочеи, и вместе с толпой влились в пассаж на Ивановском мосту, соединяющем набережные Брюсова и Малларме. Снаружи это сооружение с крытой деревянной галереей и гильзами окошек под самой кровлей напоминало исполинское судно. Мост, изначально деревянный, с упрямой регулярностью смывало наводнениями. Здесь торговали ювелиры, пока их вместе с золотом не унесло рекой; затем часовщики, которых постигла та же участь; в конце концов тут водворились букинисты, бежавшие на мост от налогов, которыми территория над рекой не облагалась (вскоре рачительные чиновники исправили это упущение). После очередного разлива По городские власти наконец раскошелились на каменные арки. Неунывающие букинисты обсохли и принялись трудолюбиво обживать пространство. Со временем мост потучнел, обзавелся двумя добавочными ярусами, стеклянной крышей и репутацией лучшего книжного пассажа в городе. Как дерево, пораженное грибком, снаружи мост оброс бахромой подсобных помещений, висевших над рекой, рискуя рухнуть в воду.
Внутри деревянного чрева царил полумрак. По обе стороны от прохода шпалерами выстроились витрины лавок. В отличие от дощатых халуп на площади, помещения в пассаже отапливались и выглядели более респектабельно, резными фасадами и виньетками вывесок напоминая сундучки. Опрятные томики стояли на стеллажах в полной боевой готовности. Букинистические лавки перемежались антикварными, на втором ярусе располагалась роскошная кондитерская, на третьем — читальни, особенно популярные среди нищего студенчества. Коварная планировка пассажа словно бы испытывала отроков на прочность, ставя перед дилеммой и вынуждая выбирать между взбитыми сливками и гранитом науки; до третьего яруса добирались самые стойкие.
В парниковых условиях пассажа существовали специфические флора и фауна. В тепле и неге процветали самые разные ремесла. Возле витрин околачивались голосистые зазывалы, набрасывались на прохожих и праздных зевак и силком волокли в лавку, где услужливый приказчик брал жертву на абордаж, настоятельно советовал и азартно торговался. В толпе промышляли проститутки, которых с зазывалами связывал не только общий локус, но и набор необходимых профессиональных качеств: наглость, неприхотливость, выносливость и безупречный нюх на состоятельных клиентов, как у свиней на трюфели.