Топография квартала напоминала рыболовную мережу с улицами вместо кателей, дугой бульвара и крыльями — порт с юга и верфи с севеpa, — умело направляющими рыбку по нужному пути. Стянутые густой сетью переулков и проходных дворов, улицы перепрыгивали через канал и сходились в кутце — острове Игрень. Сходу разобраться в хитросплетениях улиц Верхушки не мог никто. Каждая имела симметричного брата-близнеца, дважды пересекая набережную Верхарна и бульвар Бедного Лелиана, что добавляло кварталу шизофреничности и неизбежно путало чужаков. Принципиальную разницу между правой и левой дугой Роллины, Кампаны, Корбьера, Нуво, Неллигана или Нерваля улавливали только старожилы, которые, ввиду врожденной скрытности, не спешили делиться сведениями с пришельцами извне. Застройка квартала иллюстрировала неотвратимый путь богемы из борделя в дурдом. Улицы начинались дешевыми притонами и меблирашками и, пройдя сквозь, череду распивочных, упирались в реку, по которой, от пристани «Веселой», курсировал неторопливый паром на Игрень. Издали казалось, будто остров погрузился в блаженный сон, но в этой безмятежности сквозило нечто необъяснимо жуткое. Средь мирно дремлющей природы белело здание лечебницы, которая совсем недавно сменила имя с простодушного «Дом для умалишенных» на сусально-благостное «Дом здоровья»; после этого символического выздоровления здоровье, может, и поселилось там — но вряд ли для умалишенных.
Для пациентов дурок придумано множество прозвищ и эвфемизмов, но на терминологическую достоверность претендует разве что «душевнобольной», поскольку психи отнюдь не лишены ума — ни в целом, ни наполовину, — даже наоборот; и не сошли с него, а именно что больны душой. Трагедия этих людей в том, что души их существуют по законам одной реальности, а тела насильно помещены в другую; и в этой другой реальности тело постоянно сотрясают большие и малые кафкианские катастрофы, которые Кафка описывал с бюрократической обстоятельностью, присущей сумасшедшим, и так спокойно, словно не усматривал в этом смертоубийственном топтании на месте ничего смертоубийственного. Насильственное разделение души и тела порождает жуткие кошмары. Плоть в кафкианском мире крайне ненадежна и доставляет уйму хлопот: ее терзают, используют в корыстных целях, умыкают, пытаются присвоить и поработить; она мутирует, отмирает и обновляется по собственным своим законам, когда и как ей вздумается, с бухты-барахты, после дождичка в четверг. Вся эта мелочная и никчемная возня смущает душу: субстанция, с которой она связана и от которой отчуждена, бренна, слаба и беспричинно враждебна. И вот однажды, проснувшись поутру, вы обнаруживаете под одеялом большой хитиновый сюрприз. Никто не застрахован от того, что он не превратится в страшное насекомое. И равнодушный бог из замка не поможет.
Игрень за годы своего существования упрочила реноме консервативного заведения, где практикуют лечение трудом и разговором, диетой и любительским театром, солнечными ваннами и душем Шарко. Здесь, под сенью косматых ив и стриженых кипарисов, заблудшие души просто обязаны были исцелиться или, по крайней мере, выйти из чащобы на столбовую дорогу выздоровления. В штат брали лучших специалистов; первоклассный персонал присматривал за пациентами, живущими в пряничных домиках со сказочными названиями. За этим лазаретно-белым благолепием не сразу можно было разглядеть, что мебель привинчена к полу, плющ драпирует оконные решетки, а стол сервируют без колющих и режущих предметов. С другой стороны, в лечебнице никогда не применяли электрошок, и пациенты потихоньку поправлялись под надзором мудрых мозгоправов.
Неумеренное созерцание бездны приводит к зависимости сродни алкогольной. Богема на Верхушке водилась разношерстная: от спившихся мессий искусства до закутивших буржуа. От прочих городских бретеров здешняя траченная алкоголем и кокаином публика отличалась тем, что бросалась в пучину самоуничтожения с искренним стремлением достичь дна. Верхушка выражала бунт стремительным и ярким саморазрушением; бунтарство «золотой молодежи» из более благополучных округов не заходило дальше пьяного дебоша с купанием в фонтане при полной луне. Полиция исправно взимала контрибуции с местных борделей и подпольных игорных домов и раз в году устраивала показательные облавы на радость обывателям.