Выйдя на улицу, мы миновали штаб-квартиру с реющими флагами, помпезной клумбой и «корридой» на постаменте, обогнули тщательно законспирированный, обнесенный рвами и валами испытательный полигон, служебные ангары и долго шли по полю с ровными рядами новеньких авто. Сверкали логотипы на подковообразных решетках радиаторов, по обтекаемым кабинам бежали отражения перистых облаков. Автомобильные плантации тянулись до самого горизонта. Безлюдные поля, окуриваемые заводскими трубами и орошаемые дождями. Табло над автострадой горделиво показывало шестизначную цифру — общее количество выпущенных заводом машин. Автомобильная империя близнецов, Доры и Дориана, процветала — чего не скажешь о наймитах, горбатившихся на их плантациях.
В ограде за складскими помещениями обнаружилась брешь, ведущая на бесхозную территорию. На этом пустыре, как после грандиозной сечи, высились курганы автомобильных тел. Над некоторыми курился дымок, источником которого были скрытые грудами металла заводские трубы. Не то погост, не то покойницкая, где можно опознать погибших по логотипам и решеткам радиатора. Земля под ногами сочилась машинным маслом; в лужах и бороздах грязи увязли останки машин. Былой автомобильный лоск слизали дожди, выжгло и отшелушило солнце. Встречались и неплохо сохранившиеся экземпляры, и бесколесные каркасы в оборках ржавчины, в парше и струпьях, и оскаленные черепа с пустыми глазницами. Бедный Мельмот! Самый высокий зиккурат венчал «мельмот», стоявший на двух «корридах», как гимнаст на плечах товарищей по акробатической пирамиде. Вдоль забора торчали вросшие в землю кузова, посеченные непогодой и крапленые ржавчиной кадавры, так что выражение «цвет автопрома» приобретало трагический оттенок. Иные автомобили в таких кровоподтеках, словно были расстреляны временем в упор, а после выпотрошены предприимчивыми могильщиками.
Демонические «мельмоты», неистовые «манфреды», норовистые «корриды», «ватеки» со своей ориентальной пышностью, «кармиллы» с покатым корпусом, оскалом кровососа и скошенной решеткой радиатора. Старую гвардию можно было опознать по выхлопной трубе и кузову, напоминающему артиллерийский снаряд. Скульптурная красота тяжеловесов, ушедших на заслуженный покой. Многие модели настолько устарели, что стали раритетными.
Алина остановилась у подножия одной особенно живописной сопки с «монтони» на вершине. Я с изумлением узнал этот культовый двухместный гоночный болид, за обладание которым многие продали бы душу дьяволу. Легкий и прочный, с восьмицилиндровым дизельным двигателем, шестиступенчатой коробкой передач, утопленным в закрытом кокпите воздухозаборником и каплевидным разрезом светодиодных фар. Воплощенная скорость и стремительность — даже теперь, с помятым носовым обтекателем и блестками облетевшей краски на антикрыльях.
Когда Алина стала карабкаться по мятым кузовам наверх, к заветному болиду, я полез следом. Кузова податливо прогибались и скрипели, в кабинах время словно бы остановилось, запечатлев последние мгновения автомобильной жизни: разъятые приборные панели, истлевшая обивка, изморозь осколков на сиденьях и паутины трещин на лобовых стеклах.
«Монтони» угрожающе заскрипел, когда я влезал в кокпит. Алина зачарованно разглядывала приборную панель на рулевом колесе. Она благоговейно положила руки на баранку и замерла, словно надеялась, что прикосновение пробудит машину к жизни. Выждав некоторое время, девушка резко крутанула руль. Послышался зловещий скрежет, и что-то неуловимо изменилось в картине окружающего мира. Почва под колесами болида дрогнула и стала проседать, автомобили пришли в движение. Мы накренились вправо и поползли в новообразованную тектоническую трещину, понтоном протаранив нечто отчаянно-скрипучее; уткнулись в кузов «манфреда» и стали медленно оседать вместе с автомобильной массой. Я с оторопью наблюдал, как от ожившей пирамиды откалываются кузова-кирпичики и, кувыркаясь, скатываются по крышам других машин к подножию. Дергаясь и конвульсивно подскакивая, кренясь то в одну сторону, то в другую, мы судорожными толчками проваливались в тартарары. Алина, вцепившись в руль, смотрела на меня со смесью ужаса и восторга. Под занавес нас пару раз подбросило, «монтони», загребая носом, прогромыхал вниз и, проявив чудеса устойчивости, ни разу не перевернувшись, влетел в бампер мятого «мельмота».