Мы очутились в самом сердце исполосованных протоками плавневых лугов. Бескрайний, беспечальный мир воды и трав. Река обхватывала плавни, словно промокший полевой букет. Островки тростника сменялись частоколом блеклых стеблей, сухих и ломких сверху и отсыревших снизу, — и так на много верст, поворот за поворотом, плавными тростниковыми излучинами. Внезапно стены расступались, и лодка опрокидывалась в громады воздуха, воды, прозрачных далей с грядами островов. Заросли полнились шелестом и плеском гнущихся стеблей. Время от времени оттуда долетали протяжные, чистые свисты, точное происхождение которых я так и не смог определить. Неторопливо надвигались и проплывали мимо острова с ярусами вязов, ольх и тополей, облезлые стволы которых висели над водой. Под пологом из опаленных солнцем крон укрылись травы с кляксами чахлых болотных цветов. Коряги вдоль зазубренного берега корчили рожи своим отражениям в воде. Цапли несли вахту в бухточках, синхронно, словно по команде, меняя положение лап. На мелководье бултыхались чадолюбивые уточки.
От вида студеной воды ломило зубы. Протоку драконьей чешуей устилали сердцевидные листья кувшинок; над водой покачивались звездчатые, нежно-белые, душистые чашечки цветков. Отдельно плавали розетки чилима с рогатыми плодами вместо якоря. Ветер морщил воду, мял и укладывал веером траву, топорщил листья лилий. По поверхности протоки, испятнанной солнечными бликами и полированными пластинками кувшинок, скользили невесомые насекомые, пух, семена, жухлые листья. В толще воды копошились крошечные рачки, водили хороводы стайки мальков, парили рыбы покрупнее, полупрозрачные и словно бы бесплотные. Вышмыгивал из тени и струился серебристой лентой уж, лавируя между стеблями кувшинок и чилима. Снималась с места цапля, распахивала пепельные крылья и царственно взмывала в воздух, неся тесно прижатые друг к другу прямые лапы и шею, сложенную латинской S.
Мы провозили время контрабандой; оно просачивалось за борт, бурлило и пенилось в кильватере, и расходилось волнами, с разбегу разбиваясь о берега, наплескивая на коряги, брызгами обдавая рифленые листья трав и стебли тростника, и гасло без малейших последствий для окружающего мира. Низко стелились травы, сонно гудели насекомые, слепила бликами вода. Незыблемое безвременье.
На безымянном острове, куда мы держали путь, исстари располагалось кладбище моряков. Пологие склоны были утыканы надгробиями, похожими на покосившиеся, увязшие в почве якоря. К морякам, как и к любому вольнолюбивому сословию, власти всегда относились с опаской; неудивительно, что этих грешников сослали на острова, обезопасив обывателей от их тлетворного влияния. Впрочем, сами усопшие не очень опечалились ссылке. Здесь они обрели кров с видом на море и относительный покой.
Доставив нас на остров, лодочник тотчас пустился в обратный путь, огибая камышовые мыски, и вскоре исчез из виду. К услугам тех, кто почему-либо решит покинуть это место, была утлая лохань на берегу.
Алина быстро отыскала могилу деда на вершине холма. Опустившись на колени, достала из кармана замшевый мешочек и высыпала его содержимое — песок, морские ракушки, гирлянду водорослей — у самого надгробия. Затем уселась рядом со своими дарами. Лицо у нее было ясное и умиротворенное.
Я глубоко вдохнул прохладный, напоенный сыростью воздух. Он был солоноват на вкус и отдавал пьяной промокшей травой. Остров всем существом был устремлен на юг. Казалось, даже растения в этом месте изогнуты особым образом, тянутся к морю, а не к солнцу. Шумели камышовые куртины, гикали чайки. На фоне неба чернели факелы тополей. Протоки, поплутав в тростнике, вплетались в широкое полотно реки, вмещавшее в себя целую вселенную с отвесными стенами солнца, бегущими тенями, дымкой дальнего ливня, несметным поголовьем облаков и островков с загривками растительности. По мере удаления на юг полосы суши сливались с лентой воды, и где-то там, где река, темнея, меркла на горизонте, начиналось море. Маяк Альбатрос на одноименном мысе отсюда не просматривался. Временами я вообще сомневался в его существовании.
Чуть погодя Алина затерялась в зарослях рогоза, вынырнула с замшевым шомполом на стебле, подожгла его и пошла впереди, окуривая себя дымом. Пока мы спускались к бухточке, точно участники некоей ритуальной процессии, дым от рогоза отпугивал злых духов в обличье комаров.
Потом я сидел на коряге под кустом крушины и наблюдал, как Алина вплавь перебирается на соседний остров. Колония пеликанов хлопала крыльями и веером взметала брызги. В камышовой чащобе белели цапли с атласистыми шеями. На мелководье охотились молчаливые колпицы, распушив хохолки и водя ложкообразными клювами, словно жнецы в страду. Когда Алина подплыла вплотную к птицам, те расступились, пропуская вновь прибывшую, и бесшумно сомкнули ряды.