Счастливчик был жесток и капризен, как ребенок; он мог позволить себя убить, но роль безликого статиста была ему омерзительна даже после смерти. Затертый в криминальной кутерьме на задний план, покойник сам о себе напомнил. Грянувшие вскоре погребальные торжества неслыханным размахом походили на похороны коронованной особы. Движение транспорта в центре города было перекрыто. Распаленную толпу оттеснили на тротуар: народу было столько, словно ожидался не траурный кортеж, а карнавальное шествие. В боковых улочках царили приподнятое оживление и ярмарочная толчея, не подобающие случаю, но легко объяснимые обилием питейных заведений, где многие успели основательно заложить за воротник. Балконы верхних этажей, как театральные ложи, ломились от зрителей в дезабилье; из окон гроздьями свешивались любопытствующие.
Трудно себе представить что-либо более вульгарное, чем погребальный обряд. Даже свадьба по размаху пошлости не затмит всей этой неуместной помпы, мишуры и бутафории, которыми традиционно сопровождается тихое, сугубо личное и неброское событие. Нахрапистая подмалеванная действительность в лице скорбящих друзей и родственников не оставляет покойника в покое, проделывает над бедолагой вещи дикие и удивительные, с необъяснимой мстительностью подвергая его бренные останки череде надругательств — под музыку, с цветами и публичным плачем. Тут хочешь не хочешь, а проникнешься к смерти отвращением, испытаешь если не страх, то брезгливость. Если бы вселенная была организована гуманно и справедливо, то, умирая, человек бы исчезал одновременно вместе с телом, истаивал, бесследно растворялся в воздухе безо всяких погребальных погремушек.
Похороны Счастливчика прошли с аншлагом. Фотокоры нащелкали на год вперед. Король борделей победоносно проследовал по главной улице, осуществил свою заветную мечту, пусть с некоторыми оговорками. Во главе процессии полз эффектный катафалк с усопшим, столь тщательно отреставрированным ритуальной службой, что там, куда он направлялся, этот преступник мог вполне сойти за праведника. Счастливчик после капремонта разительно отличался от себя прежнего, как будто тот сметливый мастер, что реставрировал его изрешеченный торс, в необоримом азарте творчества соорудил клиенту новое лицо, придав чертам лилейное благолепие. Волшебное преображение покойника породило лавину слухов и конспирологических толков: эта восковая куколка никак не может быть маститым мафиози, категорично заявили городские сплетники. Шикарный галстук от Шарле и хлыщеватые штиблеты никого не убедили. Обитый бархатом дубовый гроб, венки и ленты с выспренними, щемяще-патетическими надписями выглядели сухим расчетом — задобрить бдительные небеса и отхватить местечко покомфортнее, чем полагается преступникам. Счастливчик даже после смерти не изменил себе, оставшись тем же прощелыгой и продолжая бесшабашно нарушать законы — теперь уже на том свете. Тот редкий случай, когда горбатого могила не исправила.
За катафалком следовала публика: угрюмый рой старух, парадно разодетых и увешанных украшениями, как орденами; их дряхлые, занафталиненные спутники; кавалькада кредиторов, должников и бывших любовниц; чванливая вдова, самодовольный дофин и целый выводок внебрачных байстрюков — смышленых маленьких счастливчиков, причесанных, как папа, на прямой пробор. Сдержанно сияли лица многочисленных родственников, затеявших по случаю грядущей битвы за наследство импровизированный смотр войск. Царственно выступали отцы города, политические бонзы и прочий бомонд. Следом за знатью и отборной аристократией подобострастно семенил народ попроще — та разношерстная шушера, с которой якшался усопший во времена своего трущобного детства. Многие явились без приглашения, с твердым намерением насладиться зрелищем поверженного Голиафа от мафии, выпить за его счет и пожелать ему гореть в аду. В хвосте процессии плелись приблудные любители покушать на халяву, в глазах которых читалась непреходящая, посконная печаль, навеянная сосущей пустотой в желудке. Похоронный оркестр наяривал Верди на своих валторнах. Живая музыка, мертвый Счастливчик.
Подельники, согласно заповедям мафии, на похороны не явились, ограничившись пышными венками, велеречивыми соболезнованиями и прочей обрядовой дребеденью. Даже маститые преступники робеют перед испитым лицом традиции. Ничто так роднит людей, как лицемерный церемониал.