С усилием вырвавшись из оцепенения, он поднялся и двинулся дальше, опять продираясь сквозь чащобу, перелезая через завалы, отдыхая на редких, сплошь покрытых грибами полянах. "Нарежу, когда пойду назад", - решил он про грибы. И тут же перед ним открылось болото - ровное поле с огромными кочками и бесчисленными бочагами, наполненными коричневой жижей, огромное, как море, только на горизонте впереди темнели островки деревьев. Было такое ощущение, что здесь кончается земля, как то пространство, где можно существовать человеку, можно жить, строить - а дальше хаос или бессмысленная вечная неподвижность.
Невдалеке прямо из воды торчало огромное высохшее и сбросившее кору дерево. Его ствол и ветви были отполированы ветром и дождями. Ивану подумалось, что он впервые вышел не только на край земли, но и на край своей жизни. Впервые он не думал о том, что его ждет завтра или через месяц, ибо все, что занимало его существование, показалось ему внезапно недостойным того, чтобы помнить здесь о нем и продлевать его в будущее.
Какая-то птица, спрятавшись в кустах, заныла навзрыд, жалобно и протяжно. И полированное дерево вдруг шевельнуло своими ростопыренными руками, будто приглашая Ивана подойти. Он невольно отшатнулся от края болота. "Как же, подойду я к тебе, здесь только шаг сделаешь - и до свиданья". Тут же он остро почувствовал никогда ранее не переживаемое им ощущение себя, себя всего полностью, каждую клеточку своего тела, каждый мускул, куждую мысль и воспоминание, когда-нибудь проносившиеся в его голове, - все было тут, сейчас, в это мгновение.
Все собралось в единый импульс, и он ясно ощущает, что живет, дышит, что сам видит и это не охватываемое взглядом болото, и лес позади, видит каждый дрожащий на ветру листок и всех живых тварей вокруг, спрятавшихся в болоте и в лесной чащобе и смотревших на него мириадами глаз, испуганных или любопытных. Иван почувствовал ту тяжелую, почти неподвижную мысль-думу, которой пронизано все пространство вокруг. Она подавляла его, пригибала к земле, от нее каменело все внутри и в то же время наполнялось плотной обнадеживающей уверенностью. От этого необычного, тревожного и одновременно счастливого состояния у него закружилась голова, захотелось присесть, но вокруг было сыро, и он решил пойти назад, тем более, что явно собирался дождь, небо потемнело, стало сумрачно и неприятно вокруг.
Чуть правее того места, где он вышел к болоту, в лес врезалась широкая лощина. Он двинулся по ней. Дунул ветер, деревья слева и справа тревожно зашумели, и тут он краем глаза увидел, что сплошная серо-зеленая масса слева - это вовсе не деревья, а огромный всадник на лошади тяжело скачет рядом, пытаясь обогнать его и заглянуть в глаза, а он с замирающим сердцем отворачивается, смотрит вправо, но и там что-то шевелится, вытягивается, скручивается и то ли приветливо, то ли угрожающе машет крыльями. И хотя было совсем не страшно - достаточно внимательно вглядеться и увидишь, что ничего там нет, - Иван все же вглядываться не решился и побежал. Бежал до тех пор, пока не кончилась лощина, пока не оказался в приветливой и надежной темноте леса.
Он увидел тропинку и быстро пошел по ней, отгоняя всплывшую было мысль о грибах. Тут его кто-то громко спросил: "А ты помнишь, как в детстве тебе пришла мысль о смерти, и ты долго лежал и плакал от страха в темноте?" Иван остановился, как вкопанный, но потом понял, что это он сам себя спрашивает, но его внутренний голос звучит громко и со стороны, как будто чужой говорит.
- Да, помню, - ответил он вслух, - и все время буду помнить. "А помнишь, как потом пошел дождь, глухо барабаня по крыше, как он тебя уговаривал, обнадеживал и обещал что-то, и ты, успокоенный наконец, уснул?" На этот раз Иван ничего не ответил и только ускорил шаг.
Уже совсем смеркалось, когда он подошел к калитке. Степа сидела на лавочке и как будто ждала его.
- Слушай, парень, - сказала она, не ответив на его приветствие, завтра с утра ищи себе другую избу, а лучше - вовсе уезжай отсюда. - Она была чем-то сильно испугана, так, что у нее дрожал голос.
- А что случилось?
- То, что я тебе говорила, вытянул ты-таки на себя что-то, догулялся!
Иван в недоумении пожал плечами.
- Ты с того пригорка сюда шел?
Иван посмотрел, куда указывала старуха, и кивнул.
- Я тебя сразу заметила, еще бы не заметить - за тобой от самого леса огоньки тянулись, только вот у околицы и пропали. Неужто не видел?
- Да ну вас, - махнул Иван рукой, - я спать пойду.
- Ты не маши, не маши! Неизвестно, чем это кончится для тебя, да и для меня тоже. Так что лучше съезжай завтра, очень тебя прошу. Не обижайся!
- Съеду завтра с утра, не волнуйтесь, - крикнул он, карабкаясь по лестнице.
"Совсем спятила старуха от одиночества, - думал он, залезая в мешок, - огоньки ей уже мерещатся".
Проснулся он от голосов внизу. Степа взволнованно говорила что-то, ей отвечал мужской голос, потом она засмеялась, потом вроде заплакала. Иван поднялся и, стараясь не шуметь, осторожно вылез на лестницу. В ярко освещенной комнате у стола сидел мужчина с портрета, моложавый, с усами, и, обняв Степу, успокаивающе гладил ее по спине. Иван нащупал спальник, рванул его к себе и стал спускаться. Мужчина поднял глаза, увидел его, крадущегося к двери, и подмигнул.
Схватив в сенях рюкзак, Иван выскочил на улицу и быстро пошел к правлению, туда, где по утрам останавливался автобус. Небо было закрыто плотными облаками, и избы и сараи по обеим сторонам улицы едва угадывались в темноте. Только впереди, у правления раскачивался на ветру, мигая, тусклый фонарь. Немного придя в себя, Иван решил, что испугался зря, что мужчина вовсе не такой молодой, как сразу показалось, а скорее даже старый, старее Степы, только похож необыкновенно на свой портрет. Тем не менее возвращаться было неудобно, придется остаток ночи провести на скамейке у остановки. Иван шел и думал теперь о том, какой одномерной и плоской жизнью чаще всего живут люди, не задумываясь о том, как глубоко нужно заглянуть в себя и сколько душевных сил приложить, чтобы появилась надежда на то, что мы не исчезнем бесследно в этом мире, что бы с нами ни случилось.