***
Предместье Скаттуден казалось равно принадлежавшим земле, морю и небу. Скалистый мыс, глубоко выдающийся над заливом, образовывал великолепный вид, что делало эту окраину местом частых паломничеств гостей Гельсингфорса и прогулок местной знати. Здесь же помещалось просторное классическое здание морских казарм, отчего окрестности, с самого утра пробужденные барабаном, всякий день наполняли командные выкрики и звуки пальбы. Но по большей части здесь располагались самые непритязательные жилища, которые теснились вдоль побережья, повинуясь его прихотливым каменистым изгибам.
Дом стоял на склоне холма, и расположение его обязывало жителей к маленьким хитростям по обустройству своего хозяйства, не только примирявшим с неудобствами, но даже заключавшим в себе некоторую выгоду. Заметно потрепанный ветрами и временем, фундамент своей причудливой формой выравнивал все здание, а огород был разбит внизу участка, что позволило устроить оросительную систему, облегчавшую трудности с поливом. Низкие деревца тоже выражали свое согласье с природой и смотрели не вверх, а стелились невысоко над землей и росли в сторону, простираясь извилистыми ветвями.
Мелкая морось, частившая с утра, заволокла взгляд мутной пеленой, и очертания ближних домов с садами казались смазанным акварельным полотном. Яркие крыши и багрянистые россыпи на деревьях терялись среди сонной картины убранных земель, которые кое-где пестрели пучками пожухлой травы, оставленными в беззащитном предстоянье зиме.
Закончивши дела во дворе, Айна по привычке задержалась на крыльце. Пряча озябшие пальцы в широкие рукава, она смотрела на дальний утес, где высилась одиноко устремленная сосна, будто обнаженная в своем бесстрашии перед возможным ударом молнии. В детстве они с двоюродным братом часто взбирались по скалистому склону и играли у его вершины, называя это место потаенным уголком, известным им одним, а возвращаясь из города, издалека замечали приближение дома, стоявшего под этим природным маяком. После, прочтя у Лермонтова «На севере диком», Айна не видела этой сосны иначе, как героиней прелестной и правдивой картины, созданной из слов.
Обращая себя во взор, девушка не могла не расслышать отголосков беседы, доносившейся из дома, и пыталась угадать, кто бы мог посетить их в этот час. Больше всего ей хотелось бы скользнуть в свою комнату незамеченной и, отогревшись у печки, с накопленным блаженством предаться своим любимым занятиям, весь день отлагаемым заботами по хозяйству. Если это кто-то из соседей, отдающих визит вежливости, — вполне можно будет, поприветствовав гостя, извиниться и уйти к себе. Но если пожаловали приходские знакомые матушки, то сделать так будет невежливым и огорчит, в первую очередь, ее, чего Айна желала бы меньше всего. Эти раздумья и колебания и удерживали девушку на пороге, но становилось холодно, и отлагать более решительный шаг начинало казаться бессмысленным. Негромко войдя в тамбур, она поглядела вокруг себя и не сдержала облегченного вздоха. Сквозь неплотно закрытую дверь лилась тонкая сияющая полоска, и в тускло освещенном уголку были сложены мешки с зерном и овощами, а поверх красовалась связка пристреленных уток, перья которых отдавали прелым запахом болот. У самого порога высились огромные сапоги, подобные которым Айна помнила с детства, но и теперь не переставала дивиться мощному впечатлению, которое производили они. Казалось, их обладателю нипочем ни топи, ни чащи, ни скалы, окружающие залив, и, куда бы ни завела его причудливо проложенная тропа, он непременно вернется домой, как обещал, и не с пустыми руками, а нагруженный дарами леса. Быть может, таким почти сказочным предметом рисовалась девушке эта обыкновенная, разве что выдающегося размера, обувь оттого, что принадлежала дядюшке Рейно, голос которого уже узнаваемо звучал из комнаты.
— Видишь, Эльса, теперь я никак не могу допустить, чтобы эта несносная хрюшка ушла от меня — сколько я ее подкармливал, твоими трудами, так что не успокоюсь, пока она не станет ветчиной, — говорил грузный мужчина с растрепанными седыми волосами, вытирая усы от пены — перед ним стояла широкая кружка с подогретым пивом.
Айна рассмеялась тихонько — дядюшкина идея в их доме стала уже притчей во языцех: старый охотник Рейно решил непременно добыть кабана, лежку которого выследил в лесу к востоку от Абовской дороги. Для того чтобы задобрить зверя, он несколько раз привозил на то место по мешку яблок — из-за сильного ветра целое дерево за ночь осыпалось, и побитые плоды, негодные для варений и сушки, Эльса отдала брату для его затеи. Собеседники обернулись, и девушка встретила глазами их не разошедшиеся улыбки. Она подумала вдруг о том, что эти лица были и остаются для нее самыми милыми и близкими, и она всегда считала мать и дядю единственными родными себе существами на земле. Но теперь к ней вновь подступился образ, окатив волной изнутри, от ребер до кончиков пальцев — взгляд, сдержанный смех, которые ей сделалось необходимым вызывать в памяти. Свежие, не изглаженные черты Петра Александровича рисовались в ее воображении так неуверенно и полупрозрачно, что Айна едва удержала в себе звучный выдох заговорившей тоски по их воплощенности.