— Чего? — воскликнул Пиппо. — Снести знаменитый отель Барридзоне? «Мои спагетти по-болонски в душе проносишь ты всю жизнь»?
— Сожалею, — сказал Амадис. — Но постановление подписано. Считайте, что гостиница конфискована в пользу государства.
— А как же я? — удивился Пиппо. — Меня-то кто-нибудь спросил? Мне что теперь, опять на кухню старшим нарезчиком?
— Убытки вам возместят, — сказал Амадис. — Правда, не сразу.
— Сссссвиньи! — пробормотал Пиппо. И, повернувшись к Амадису спиной, вышел, не закрыв за собой дверь.
— Закройте свою дверь!
— Это уже не моя дверь, — в бешенстве выпалил Пиппо. — Закрывайте сами! — И он удалился, бормоча себе под нос ругательства сочного южного звучания.
Амадис подумал, что хорошо бы не только конфисковать гостиницу, но и направить ее владельца на принудительные работы, однако с административной точки зрения оформить это было бы достаточно сложно и на это ушло бы слишком много времени. Он встал и обошел свой письменный стол. Тут он нос к носу столкнулся с Анжелем, вошедшим без стука, — и неспроста.
— Здравствуйте, месье, — сказал Анжель.
— Здравствуйте, — ответил Амадис, не подавая руки. Он закончил обход стола и снова занял свое место. — Закройте, пожалуйста, дверь, — попросил он. — Вы хотели со мной поговорить?
— Да, — сказал Анжель. — Когда нам будут платить?
— Что-то вы слишком спешите.
— Мне нужны деньги, и вообще, зарплата должна была быть уже три дня назад.
— А вы отдаете себе отчет в том, что мы здесь в пустыне?
— Нет, — сказал Анжель. — В настоящей пустыне железных дорог не бывает.
— Это софизм, — поразмыслив, решил Амадис.
— Это уж как вам будет угодно, — сказал Анжель. — И 975-й часто ходит.
— Да, но нельзя же передавать деньги с безумным водителем!
— Но кондуктор-то нормальный!
— Именно с ним я сюда и приехал, — сказал Амадис. — Уверяю вас, у него тоже не все дома.
— Сколько можно ждать?
— А вы симпатичный… — сказал Амадис. — Я имею в виду — внешне. У вас… довольно приятная кожа. Поэтому я сообщу вам нечто, о чем вы узнаете лишь сегодня вечером.
— Как же вечером, когда вы мне скажете это сейчас, — возразил Анжель.
— Я вам скажу, если вы очень попросите. Подойдите сюда.
— Не прикасайтесь ко мне, так будет лучше, — предупредил Анжель.
— Нет, вы только посмотрите! Тут же на дыбы! — воскликнул Амадис. — Зачем же так нервничать!
— Я в эти игры не играю.
— Вы молоды. Все еще сто раз изменится.
— Так вы мне скажете то, что хотели, или мне уйти? — спросил Анжель.
— Скажу. Вам понизили жалованье на двадцать процентов.
— Вам — это кому?
— Вам, Анну, рабочим и Бирюзе. Всем, кроме Арлана.
— Ну и сволочь этот Арлан! — пробормотал Анжель.
— Если бы вы очень постарались, я мог бы оградить вас от этого, — предложил Амадис.
— Стараться-то я готов. Это пожалуйста, — сказал Анжель. — Я и так закончил работу на три дня раньше срока и почти уже рассчитал все основные блоки центрального вокзала.
— Не будем уточнять, о каких именно стараниях идет речь, — возразил Амадис. — За справкой можете обратиться к Дюпону.
— Дюпон — это кто?
— Повар археолога, — сказал Амадис. — Симпатичный юноша этот Дюпон, но такая сука!
— Вот оно что! Теперь понятно, кого вы имеете в виду.
— Нет, вы путаете с Толстеном, — поправил Амадис. — А Толстен мне противен.
— Но ведь… — сказал Анжель.
— Нет, нет. Честное слово! Толстен омерзителен. К тому же он женат.
— Понимаю.
— Вы, наверное, меня на дух не переносите… — сказал Амадис.
Анжель промолчал.
— Все понятно. Вам просто неудобно сказать мне об этом. Я не слишком часто бываю откровенен, но вам признаюсь: я прекрасно знаю, что вы все обо мне думаете.
— Ну, и какое это на вас производит впечатление?
— А никакого. Мне плевать, — сказал Амадис. — Я педераст, и с этим уже ничего не поделаешь.
— А я, собственно, с этим ничего делать и не собираюсь, — сказал Анжель. — В каком-то смысле меня это даже устраивает.
— Из-за Бирюзы?
— Да, из-за Бирюзы, — подтвердил Анжель. — Мне бы не хотелось, чтобы у вас с ней что-то было.
— Я привлекателен как мужчина? — спросил Амадис.
— Нет, вы омерзительны, — сказал Анжель. — Но вы начальник.
— Вы как-то странно ее любите, — сказал Амадис.
— Я просто знаю, какая она. Конечно, я люблю ее, но это не мешает мне видеть ее в истинном свете.