Крепостную стену поправили, ворота с решеткой починили. Зубцы на стене, казалось, стали острее, над ними развевался флаг, которого Диксон не мог различить в сумерках.
Во дворе вдоль стены горела сотня факелов. Дорожка от ворот до широких ступеней тоже была освещена. Огни мерцали в каждом из окон Балфурина, создавая впечатление, что замок охвачен пожаром.
Вдоль подъездной дорожки тянулась длинная череда экипажей. Гостей встречала и провожала по лестнице девушка в белом, словно бы стекающем с плеч платье.
По двору гуляли женщины всех возрастов в таких же одеждах. Некоторые построились в очередь. Одна из женщин, как будто расстроенная из-за испорченной прически, бежала к трехэтажному зданию, ухватившись за концы собственных волос.
– Это что, церковь? – спросил Мэтью.
Диксон обернулся и увидел подошедшего спутника.
– Никогда не думал, что Джордж религиозен, – отвечал Диксон. – Но за десять лет любой мог перемениться.
– Перемены зависят от самого человека, – возразил Мэтью. – Время тут ни при чем.
Диксон не стал комментировать это высказывание.
– Это то, что вам нужно, хозяин?
Диксон взглянул на Мэтью.
– Это поможет вашему сердцу успокоиться?
– Мы же договорились, Мэтью. Не будем это больше обсуждать.
Диксон снова устремил взгляд на Балфурин. Как-то его встретит Джордж? Не проснется ли прежнее отчуждение? Через несколько минут все станет ясно.
– Посмотри, Мейзи, так хорошо?
Шарлотта Маккиннон, графиня Марн, рассматривала себя в зеркале.
– Мне кажется, вы потрясающе выглядите, ваше сиятельство, – отозвалась Мейзи.
А как же иначе? Мейзи всегда яростно защищала Шарлотту. С того самого дня, когда графиня четыре года назад сделала ее своей горничной.
Всегда-то она улыбалась. Щелочка между передними зубами и ямочка на правой щеке придавали девушке шаловливый вид. Молоденькая служанка считала мир со всеми его чудесами прекрасным местом. Иногда общество Мейзи могло показаться утомительным, особенно в дни, когда на саму Шарлотту нападало мрачное настроение. Однако сейчас веселое расположение духа этой девушки казалось хозяйке весьма уместным.
Вечером Шарлотту ждал праздник. Бал, который она устраивала, был кульминацией пяти лет непрерывного труда и забот.
Самый первый выпуск девиц покидал школу молодых леди «Каледония» и вступал на самостоятельную стезю. Семейства со всего севера Шотландии собрались, чтобы присутствовать на церемонии выпуска. Колонна выпускниц должна была пройти по центру большого зала с зажженными белыми свечами в вытянутых руках, словно каждая девушка шла к свету самого знания. После церемонии предполагались развлечения, и в частности первый выпускной бал.
Шарлотта надеялась, что у нее станет еще больше воспитанниц, когда весть о сегодняшних празднествах разлетится по Эдинбургу и Инвернессу. Вскоре, пожалуй, придется ввести ограничения на прием, а это истинный показатель успеха школы для девочек.
Она подалась вперед, чтобы лучше себя рассмотреть. Лоб блестел, Шарлотта припудрила его французской пуховкой и сняла со щеки пушинку страусового пера. Волнение окрасило ее лицо в розовый цвет, но внутри все холодело от беспокойства.
Вдруг что-нибудь пойдет не так?
Глупости. Все будет хорошо.
Шарлотта разгладила рукой складки своего белого платья, в точности такого же фасона, как у выпускниц. После церемонии в большом зале она вернется к себе и переоденется для бала в сказочное платье, украшенное перьями и кружевами, которое сейчас казалось ей несколько экстравагантным.
Она обернулась и еще раз посмотрела на ожидающее своей очереди платье.
– Мейзи, тебе не кажется, что оно слишком смелое? – Шарлотта заказала его у портнихи из Эдинбурга – первый дорогой туалет за пять лет.
– Вовсе нет, ваше сиятельство. Оно немного не в вашем вкусе, это правда, но все равно оно великолепно. Перья и все такое!
– Но декольте… Оно не слишком глубокое?
– О нет, ваше сиятельство. В Эдинбурге еще не такое увидишь.
Шарлотта не очень стремилась сравняться с женщинами из Эдинбурга, но промолчала.
Перья на плечах казались ужасно смелым ходом, не говоря уж о V-образном вырезе. Ее манеры, самообладание, внешность должны произвести впечатление на каждого. Иначе зачем бы они стали посылать дочерей в ее школу?
– Ваше сиятельство, вы будете самой красивой женщиной на балу! – воскликнула Мейзи, стараясь укрепить в своей госпоже уверенность. – Мистер Макэлви с ума сойдет, когда вас увидит.
Спенсер, дорогой Спенсер! Что бы она без него делала все эти трудные годы? Она была так одинока, а он так внимателен. Не говоря уж о помощи советами, которую он оказывал ей с тех пор, как она здесь появилась.
– Я вовсе не уверена, что он будет присутствовать, – проговорила Шарлотта, ощущая колодок разочарования. – Возможно, ему лучше не являться. Я не могу допустить сплетен. Моя репутация должна быть безупречна.
– Все равно. Так хотелось бы увидеть, как вы с ним станцуете, ваше сиятельство.
Шарлотта кивнула в знак согласия – она бы тоже этого хотела.
Через минуту уже наступит пора идти в большой зал и произносить речь перед родителями и ученицами. Чтобы успокоиться, она прижала руки к солнечному сплетению. Не помогло. Сердце отчаянно колотилось, во рту пересохло. Сегодня наступала кульминация, венец всех ее трудов за последние пять лет.
Сегодня был день воплощения мечты.
Экипаж Диксона медленно втянулся во двор Балфурина вслед за дюжиной других карет. Еще столько же экипажей выстроилось вдоль внутреннего изгиба крепостной стены.
Неужели вся Шотландия собралась сегодня в Балфурине?
– Господин, может быть, лучше явиться к вашему кузену, когда у него не так много гостей?
– Напротив, Мэтью, напротив. Может быть, сейчас самое лучшее время навестить Джорджа. Он мог сохранить не самые милые воспоминания о нашей последней встрече.
– Вы поссорились, хозяин?
Диксон пожал плечами.
– Разве не во всех семьях бывают ссоры? – отвечал он.
– Не знаю, господин. У меня нет семьи.
Диксон промолчал. Тема родителей Мэтью была предметом деликатным, а потому Диксон предпочитал ее не касаться.
– Господин, кажется, нас собираются встречать, – произнес Мэтью, указывая на идущий впереди экипаж.
Когда к ступеням подъезжала карета, от череды девушек в длинных белых платьях отделялась одна и приветствовала гостей. Она обращалась к другой, старшей девушке в таком же наряде и с толстой книгой в кожаном переплете, затем провожала вновь прибывших по широкой каменной лестнице.
– Они слишком молоды, – заметил Диксон, когда экипаж остановился. Диксон вышел из кареты. Мэтью двинулся следом. – Я бы предпочел женщину постарше, так сказать, с прошлым.
Мэтью бросил на него укоризненный взгляд. У Мэтью были весьма странные взгляды на воздержание, которых Диксон не разделял. Тот факт, что в течение нескольких месяцев он был вынужден вести монашеское существование, был вызван скорее обстоятельствами, чем душевной склонностью.
Диксон обернулся и крикнул кучеру:
– Найди конюшни, Дональд, и представься. Мы поживем здесь несколько дней.
Дональд кивнул и коснулся шляпы концом хлыста.
– Могу я узнать, чьи вы гости? – спросила молодая девушка после приветствия.
– Гости? – переспросил Диксон.
Девушка кивнула.
– Мне надо указать это в нашей книге, – пояснила она, делая жест в сторону девушки с кожаным фолиантом в руках. – Мы записываем всех гостей. Вы ведь приехали на выпуск?
– Боюсь, что нет, – отвечал Диксон. – Выпуск?
На лице девушки появилось раздражение – очень странная мина для столь юного и цветущего лица.
– Школа молодых леди «Каледония», сэр. Самый первый выпуск.
– Мы – друзья семьи, – объяснил Диксон, надеясь, что эти сведения прогонят раздражение с ее лица и вернут улыбку.
Получилось иначе, но Диксон забыл об этом в тот же миг, как вошел в замок.
В былые времена вход в Балфурин представлял собою узкий коридор, ведущий в большой зал, остальные комнаты располагались по обе стороны этого схожего с пещерой помещения. Однако за десятилетие, минувшее со времени последнего визита Диксона в Балфурин, в интерьере замка произошли огромные изменения.