Последние недели он постоянно был в дурном настроении. Книга не подвигалась. Восход Луны, сказал он себе как астролог, возбуждает холодные мысли, Марс — жестокие. Его терзали телепатические ощущения, пророческие сны. Здоровье становилось все хуже. Тетрациклин помогал слабо. Перетрудился орган, болит горло и вся левая половина рта. Вечером он стоял у окна. Было время белых ночей, на востоке стоял, опрокинувшись на спину, старый месяц, погода прояснилась, нудный ветер утих. Он попытался заняться подсчетом астрологических логарифмов, но мешала неясная, охватившая его всего злость. Он пошел в одно маленькое кафе и вернулся с двумя женщинами. Переспал ли он с обеими, и если переспал, то сколько раз, он не помнил. И теперь это злило его больше всего, поскольку отсутствовали данные для дневника. Он мог пополнить список очередными номерами — для Валли и Ани соответственно 234 и 235, и это все. И еще он помнил утренний сон: у него холера, он хочет перед смертью кого-то еще убить, но у него всего два патрона. Вспомнив сегодня этот сон про пистолет, Тео забеспокоился: пошел к шкафу и проверил, на месте ли пистолет, — память дырявая, да и поди знай, что барышни могут с собой прихватить. Однажды и вышла такая дурацкая, кошмарнейшая история. Он начал похваляться перед дамами пистолетом. К счастью, те не поверили, что он настоящий. По крайней мере Олег так сказал. Но если это в привычку войдет, такое и повториться может.
Тео посмотрел на часы. Было двенадцать. Пора одеваться, скоро на работу. Он выпил еще две таблетки тетрациклина (все-таки, кажется, температура, знобит), почистил зубы, прополоскал рот (десны кровоточили), оделся. С нехорошим чувством, что лучшие времена миновали. Даже парапсихологические способности когда-то были лучше. Однажды, смешав индийский чай с кофеином, это было в полнолуние, он угадал 95 % карт, это невероятно хороший результат. Да и с работой дела пошли много хуже, можно сказать — из рук вон плохо. Ведь когда-то Тео работал в заведении первого разряда, в центре города, а там все было в ходу, и банкноты, и всяческие шмотки. И все-таки он погорел, пришлось исчезнуть с горизонта, прежде чем дело приняло серьезный оборот. Пару раз его вызывали в прокуратуру, но он сумел прикинуться дурачком. После этого он работал в Зеевальде, в психоневрологической больнице, санитаром. Место было глухое, худое, во всех смыслах бесперспективное. Заработок минимальный. Врачи ужасно мелочные. У Тео скоро возникли теплые отношения с девушками-хрониками, из-за чего его и поперли. Теперь о центре города не приходится и мечтать. Пришлось перебраться на окраину, но Тео сказал себе в утешение: лучше в деревне первым, чем в городе десятым.
Придя на работу, Тео облачился в форму и пошел на кухню поболтать с женщинами. Кажется, он со всеми успел побывать в близких отношениях, за исключением пожилой Шенкенберг Анны. Женщины резали сочащееся сырое мясо, отхлебывали из стакана вина для опохмелки. Предложили и Тео, но он отказался. Пил-то он каждый вечер, но не опохмелялся никогда. Не считал это разумным. Ведь похмельный синдром — вернейший признак хронического алкоголизма. А кроме того — признак слабости характера. Как иногда по утрам Тео хотел пива! Хлебал воду из-под крана, но это жажды не утоляло. Но он решил сопротивляться, покуда возможно. Не делал он с похмелья и оздоровительных пробежек и других убийственных вещей, как некоторые знакомые идиоты. Эти лечили похмелье спортом. Не удивительно, что один такой уже заработал инфаркт. Единственное, что Тео позволял себе по утрам, это соленый огурец, хорошо посоленный томатный сок или молоко в большом количестве. Даже пить уксус, считал он, вредно для здоровья. Он не хотел опускаться, он достаточно видел вокруг опустившихся мужчин, с каждым годом становившихся все немощнее. И теперь он не стал особо болтать с женщинами. Не хотел он от них ни свеклы, ни вообще с ними разговаривать. По утрам Тео чувствовал себя аристократом. А тут, в общем-то, все женщины тоже случайные: некого было набрать, так хоть этих пьянчужек. Тео считал все это аморальным, он все это презирал, пока у самого голова была ясная. И теперь швейцар Тео поцокал языком, сказал «ай-яй-яй» и ушел в гардероб. До открытия оставалось еще четверть часа. Он сел за стойку и стал ждать, когда надо будет открывать ворота и впускать жаждущих. Глаза у него были светло-желтые, прозрачные, он сидел, уставившись взглядом в дверь. Ноющая половина рта сводила лицо гримасой. Иначе он был бы красивый мужчина, как ему когда-то сказали, когда он только начинал. А теперь он ждал. Скоро начнется жизнь. Сначала, правда, сонно и нехотя, а потом все более оживленно.