— На самом деле, я рисовала, — призналась она. — В прошлом году я написала картину и прошла на главный конкурс Академии. Маленький конкурс, но всё равно значимый для меня. Вместе с моим рисунком я могла бы поехать на слёт юных художников в Университет искусства в Париже и представлять наше учебное заведение, которое имеет не только архитекторов, но и художников. Но я не смогла поехать по определённым обстоятельствам.
— А почему ты никому не говорила, что прошла на конкурс? Просто, знаешь… — он внимательно посмотрел на неё, — мнение бы о тебе изменилось в лучшую сторону.
— Какие глупости! — Бриджит обогнала его и весело стала идти лицом к нему. — Мне не нужно ничьё одобрение, ясно? Об этом знала только Нина, так как она моя лучшая подруга, — девушка развернулась к нему спиной, и Феликс смотрел лишь на её худую спину и развевающиеся на ветру хвостики. — Она помогала мне достать нужные краски… Те краски, на которые у меня не хватило бы денег. Да и вообще, в техническом плане Нина просто незаменима, и я ей очень благодарна за это. По её же совету я попросила куратора повесить картину в нашей аудитории, чтобы мы вместе с ней видели мои труды, когда в очередной раз меня назовут бездарностью. И, когда наши одногруппники посмеивались надо мною, я всегда смотрела на свою картину и успокаивалась. Это не давало мне опускать руки.
— Подожди… Эта та самая картина с названием «Солнечное поле»? — Феликс не верил своим ушам. Каждое утро он искоса бросал свой взгляд на эту картину, поражаясь желтым бликам солнца на яркой траве, что переливаются всеми оттенками зелёного, и этим полевым цветам. Помнил, как голубое небо прячется за белыми облаками, которые кажутся ватой. Но всё никак не удавалось спросить преподавателя, кто создал эту красоту.
И сейчас, этим осенним днём, он идёт с этой беспечной художницей, которую заклеймили бездарностью и никчёмностью во всей Академии; он лично способствовал тому, чтобы к ней приелось много обидных слов. Это из-за него… И теперь Феликс смотрит в спину той самой девушки и чувствует, как что-то трещит у него внутри… Трещит то самое представление о Бриджит, которое строилось годами. Его тёмные глаза широко раскрыты, а в ушах раздаётся её голос. Немного тоскливый и какой-то отдалённый, а её фигура будто отдаляется от него с каждым шагом.
— Да, это моя картина. Старалась над ней около двух недель, перерисовала несколько раз, всё никак не могла подобрать правильные тона.
— Боннет… — он тихо позвал её, остановился. Девушка удивлённо посмотрела на него через плечо и тоже остановилась.
Сейчас Марсо не выглядел, как обычный напыщенный мальчишка, и уже не смотрел на неё с привычным холодом или жалостью. Сейчас Бриджит видела, как парень старается показать ей всё своё уважение.
— Что-то случилось?
— Ты знаешь, эта картина радовала меня с каждым приходом в Академию. Спасибо тебе, — Феликс говорил искреннее. Он не испытывал стыд за свои слова, когда с уверенностью заявлял, что Бриджит не место в их Академии, ведь ей и правда не место там. Но это не значит, что она ни на что не способна. Его улыбка была нежной, даже благодарной. Бриджит не могла отвести от него взгляда и смотрела так, как совсем недавно смотрел на неё мальчик в автобусе — будто Марсо был каким-то чудом. А он продолжил: — Ты талантлива. Это глупо было бы теперь не признать.
Бриджит убрала локон волос за ухо и смущённо потупила взгляд.
— Да ладно, чего уж теперь? Впрочем, посмертно признавали многих великих людей, — она усмехнулась. — Это же мы с Ниной ничего вам не рассказали, так что… Что было, то прошло. И не думай, что я когда-нибудь злилась или обижалась на тебя, ведь, Феликс… — она покраснела, несмотря на свою бледность, и с самой прекрасной и светлой улыбкой сказала: — Ведь я бесконечно люблю тебя!
Впервые в своей жизни она прямо сказала ему эти слова. Парень и раньше знал, что нравится ей, но, смотря на эту улыбку, которая заключила в себе всю солнечность этого мира, впервые в жизни осознал, что его любят. Любят не детской любовью и не за смазливую внешность, а за всё, что она о нём знает. Ведь так искренне говорить о своей любви способен лишь тот, кто умеет заглянуть глубже под пресловутую обложку. Он видел, что её чувства были самыми настоящими. И на полсекунды, всего-навсего на полсекунды, Марсо подумал:
«Она действительно не настолько и плоха…»
Но эти мысли унеслись так же быстро, как исчезли пролетающие мимо них красные листья, как птицы, устремляющиеся в небесную даль, и как слова любви Бриджит в потоке осеннего воздуха.
Девушка с нескрываемой любовью смотрела на Феликса, и он даже кивнул ей. Спокойно, без привычной ранее раздражённости и напыщенности, тем самым говоря ей: «Я тебя понял».
— Спасибо, — девушка развернулась и вновь вприпрыжку последовала вперед. — Я так долго ждала того дня, когда буду по-настоящему услышана тобой.
***
Пара доехала до региона Иль-де-Франс: уже не так далеко, но и не близко к Дурдану, где холодные ветры из-за высоких зданий не так сильно обдували граждан. Весь переулок был усеян красными листьями, дети резво подкидывали их вверх и звонко смеялись. Бриджит засмотрелась на них, глубоко погружаясь в свои мысли, о которых Марсо мог только догадываться. Единственное, о чём он невзначай подумал, так это о том, что Бриджит сама ещё ребёнок, и неудивительно было бы увидеть, как она захотела бы вдруг так же с ними порезвиться и поиграть в детские игры. Он бы многое отдал, чтобы посмотреть на это и посмеяться, по-доброму, без какой-либо злости… Будто он отец, наблюдающий за своей дочерью.
«Боже, Марсо, о чём ты только думаешь?» — спросил он сам себя, но ничего не мог поделать. «Не думал я, что буду мыслить о ней в подобном русле. Хотя я бы действительно буду не против с ней подружиться… Не каждый день узнаю о том, что Бриджит на самом деле не та, кем кажется».
— Слушай, Феликс, а почему мы дальше не поехали? — спросила Бриджит, недоуменно оглядывая улицу, на которую они только что завернули. Эта улица была ей знакома очень сильно. Настолько, что она могла рассказать все потайные ходы. Здесь находился её дом, если пройти по левому проулку и завернуть в большую арку. А ещё это место было как раз для туристов, ведь тут столько исторических зданий: дома, напоминающие готическую архитектуру средневековья, так что сюда в большей степени заезжали туристы, чтобы закупиться разными сувенирами. Местным уже приелась эта древняя красота Парижа.
— Знаю я одно место, где продаются карты. Весьма… необычные, — ответил ей Феликс.
— В каком смысле?
— Адиавский лес достаточно популярен, я когда-то встречал на прилавках карты этого леса. Там показаны все здания и интересные места. Можешь догадаться, что это явно не для местных было придумано, — ухмыльнулся Феликс, намекая на разных хипстеров и, так называемых, тусовщиков, что очень любят поразвлечься в таких местах, чем и пользуются торговцы сувенирами. — Ведь где-то там и находится твоё тело. Сама ты, кстати, не помнишь, где оно находится?
— Нет, не помню. А с этими картами я очень хорошо знакома. Думаю, когда я собиралась на своё исследование, тоже прихватила одну.
Неприятное воспоминание вновь накрыло с головой, и девушка поёжилась, будто стая змей проскользнула по её телу. Кое о чём она явно хотела умолчать и просто продолжала идти рядом с Феликсом, стараясь выкинуть это из головы.
— Старый посёлок… Я помню, как хотела дойти до леса, но как-то ноги всё не доходили, хоть я живу не так далеко.
— Нам нужно скорее тебя найти, — продолжил Феликс, — пока кто-то тебя не обнаружил раньше нас. Мало ли, вдруг ты будешь продолжать преследовать меня до скончания дней моих.
— Знаешь, — Бриджит пихнула парня локтем в бок, и они даже не заметили, что её рука прошла сквозь него, — мне с тобой здорово повезло!