— Давайте на улицу, не то быстро вспотеете, — советуют северяне.
Мы уже было взялись за шапки, тоже особой, северной конструкции, как Тамара Алексеевна всплеснула руками:
— Ой, а платки-то совсем забыли.
Оказывается, платок нужен, обыкновенный хлопчатобумажный платок — никакой другой, даже шерстяной, здесь не подходит — чтобы обвязать низ лица. Иначе можно обморозиться.
Тяжелая в помещении одежда на улице как-то очень быстро полегчала, и сам себе уже не казался слишком неуклюжим и неповоротливым. И ходить в такой одежде легко, и руками двигать удобно.
Выехать в тундру на осмотр пастей — песцовых ловушек — было решено на двух нартах, привязанных одна за другую. Тягловая сила не собачья упряжка, а снегоход «Буран», эдакий крепенький мотороллер, где вместо переднего колеса стоит короткая лыжина, а вместо заднего две небольшие гусенички, наподобие тракторных. Хоть и солидно выглядел снегоход, а все ж подумалось: «Далеко ли он сможет утащить такой прицеп?»
Кстати, о нартах. Одна из них собрана по старинке, из дерева. Стянута сыромятными ремешками. Легкая, удобная, прочная. Другая, привезенная с материка, изготовлена промышленным способом. Имеет по сравнению с первой два существенных недостатка. Она в два раза тяжелее кустарной и весьма тяжелая для кармана — сто семьдесят пять рублей штука. Охотники по сей день недоумевают, отчего так дорого стоят два металлических полоза и нехитрый набор припаянных к ним трубок.
«Буран» хоть и казался лишь мотороллером, но легко тронул наш нартовый поезд и, нисколько не задыхаясь, таскал его чуть ли не весь день по тундровому бездорожью.
Еще в самом начале нашего знакомства с Полярным Иван Алексеевич Чикачев посетовал, что молодежь как-то не очень стала стремиться в промысловики. Но тут же добавил, что сейчас интерес молодежи к охоте стал несколько возрастать. И причина тому — снегоход «Буран». И объяснил, что к чему. Чтобы успешно промышлять — охотник должен иметь как минимум одну собачью упряжку, которая, кроме ежедневных забот, требует, худо-бедно, полторы тонны рыбы в год. А рыбу эту надо самому поймать. Нужна рыба и на приваду песцов, чем больше, тем лучше. Нужна рыба и себе на прокорм: без рыбы русскоустьинец и стола не представляет. Так что успевай поворачивайся, рыбачь. А «Буран» большое облегчение дает. И рыбы ему не надо, и не устает, и скорость, по сравнению с собачьей упряжкой, способен развить очень приличную. Может быть, даже несколько вредную для остальных обитателей тундры.
Как бы то ни было, а прогресс ущемляет интересы братьев наших меньших. Как-то мы возвращались из тундры в поселок и, остановившись на короткий отдых, приметили далеко в слепящей тундре несколько черных передвигающихся точек. А вскоре увидели, как, запрокинув головы к спине, по льду Индигирки летело несколько диких оленей. А за ними, точно на привязи, по-волчьи неотступно, скользил ревущий «Буран». Было видно, что преследователь без ружья, а то он давно положил бы оленя на снег. И человек рассчитывал загнать зверя до изнеможения — вещь на собачьей упряжке невозможная. А тем уже недолго оставалось бежать, у них было обыкновенное, хоть и выносливое, живое сердце, а не «пламенный мотор». Когда стадо неожиданно разделилось и преследователь рванулся за более крупными, оставленные в покое олени пошли медленно, пошатываясь от усталости, готовые упасть.
И вот она, тундра-сендуха. Гудит впереди поезда неутомимый снегоход, нарты колотит на жестких снежных застругах, слепит весеннее солнце (без защитных очков никак не обойтись, недолго и ослепнуть), остро сочится мороз где-то у подбородка, заставляет поправлять так оказавшийся нужным ситцевый платок. И простор. Так и хочется сказать: немереный, нехоженый. Поворачивай руль в любую сторону — кругом безлюдье, на сотни километров на запад и восток нет человеческих поселений. Лишь на юге небольшие поселочки, до которых если по земле, а вернее, но льду — пилить да пилить.
Но вот парадокс, и к этому надо привыкнуть, в этой необъятной тундре, на этих многочисленных реках, при таком крайнем малолюдстве, чуть тесновато. Вообще-то не совсем точное слово — тесновато — просторно в тундре, но нет там ничейной земли, не пойдешь и не соорудишь в тундре пасти, где хочешь, не забросишь невод, где вздумал. Все участки сендухи, все пески на реках закреплены за промысловиками. Иному охотнику, чтобы попасть в свои угодья, нужно одолеть шестьсот — семьсот километров пути. Ближе для него участка не досталось. Из разговора все с тем же Иваном Алексеевичем Чикачевым знаю, что промысловый участок в двести квадратных километров считается маленьким и иной участок занимает территорию в три-четыре раза больше. Его слова подтверждает и Юра Караченцев. А о своем участке говорит, что он совсем крошечный, любительский и расположен рядом с поселком.