— Ну а жена с тещей как теперь? — спросил Иван.
— Будто не знаешь как. Тещи теперь нет, ну а жена… Бабы, у которых мужики крепко могут заложить, все одинаковые. И покричит, бывало, а то и в слезы ударится.
…Тракторист со своим начальником и Тимохой приложились к бутылке еще раз — тракторист из-за мучительной тяги к спиртному, а Тимоха, как подумал Иван, из жадности, из желания хоть что-нибудь да урвать, — и прикончили бутылку. Тракторист пересчитал полученные за извоз деньги, разложил их на три кучки, одну отдал напарнику, остальные сунул по разным карманам и пошел к машине. Неровное тракторное урчание еще долго разносилось по тайге, отдаляясь, тончало и наконец стихло совсем.
Мужики сидели около костра, вслушивались в затихающий тракторный гуд, готовились к новой дороге. Вслух прикидывали: до нужного места осталось не больше пяти километров. Вчетвером, если не жалеть себя, то за день можно будет пробить тропу, а по тропе постепенно и груз поднимут. Все равно время шишкобоя еще не пришло, не осели снега, не взялись крепким утренним настом. А сейчас надо будет пробиваться к самому ближнему зимовью, срубленному в этом распадке, и в нем сегодня ночевать.
Две пары широких и коротких, подшитых камусом охотничьих лыж, взятых Глебом и Костей, стали теперь главным транспортом, надеждой и выручкой. Глеб и Костя встанут на лыжи и пойдут передом, уминая снег, а следом пехота — Тимоха и Иван. Брести по лыжне все полегче будет.
С неохотой забрасывал Иван костер снегом: сейчас это место у веселого огня, на утоптанной площадке, казалось ему самым надежным и обжитым во всей ближней и дальней тайге.
А Глеб с Костей и в самом деле хорошо знали здешние места. Прямо с места они взяли направление, словно собаки, поймавшие запах с подветренной стороны, и без всяких ориентиров повели бригаду по строгой прямой.
Через десять минут засидевшиеся за долгую сибирскую зиму мужики крепко, до пота разогрелись. Снег, показавшийся поначалу рыхлым и податливым, красивым в своей первозданной чистоте, делал трудным каждый метр пути, заставляя частить дыхание и сердце, быстренько выматывал неокрепшую силу. Чтобы облегчить путь «безлошадным», Глеб с Костей уходили вперед, возвращались и снова уходили, уминая лыжню, и Тимоха с Иваном на таких улучшенных участках наддавали в скорости, и таким образом совсем быстро, через какие-нибудь полчаса, они вышли к зимовью. Вернее, на то место, где должно быть зимовье. Все было на месте. И расчищенная от деревьев поляна, и деревянная машинка для перемалывания кедровых шишек, и подвешенное на треноге металлическое сито, которое висело теперь почти на одном уровне со снегом, не было только самого зимовья.
Глеб сошел с лыж, покопался около чуть приметного бугорка и вытащил черную головешку и тут же с остервенением бросил ее в снег.
— Сожгли зимовьюху.
Не смертельное это дело — остаться в начале апреля без ожидаемого ночлега, особенно когда вас четверо, а в пятнадцати минутах хода лежит запас еды, достаточный для безбедной жизни минимум на месяц. Потрудись с топором малость, и ночлег, хоть и не шибко удобный, а будет. Вполне сносный ночлег с многочасовым костром-нодьей для обогрева. Но могут быть и моменты, когда потеря вот такой избушки может стать равна потери жизни. А по тайге в последние пятнадцать — двадцать лет бродит-ползает подлая напасть: горят и разрушаются зимовьюшки. С тех пор как в тайгу волной хлынул дикий турист, человек в общем-то незлобивый, но инфантильный до предела, не созревший граждански, тайгу и все в ней имеющееся считающий ничейными. Такой турист стреляет по всему живому, будь то кукша или трудяга дятел, рвет с крыши зимовья дранье для костра, рубит для костра нары, с легкостью «одалживается» харчами в этом ничейном зимовье. Да, главное, не съест, а разворошит из любопытства и бросит. Ничье.
Делает это же черное дело и «двоюродный» брат вот такого туриста, безродный бродяга-бич, для которого не только тайга ничья, но и весь мир ничей, и он сам для себя тоже чужой.
Что бич, что такой турист — два сапога пара. Правда, внешние отличия у них все-таки есть. Первые, крепкие телом, снабженные самым современным туристическим оборудованием, способные одолеть горы и реки, добираются до самых дальних и утайливых охотничьих угодий. Люд этот в основе своей из больших городов, главным образом центральных и западных районов страны, где все еще бытует малахольный сказ о бескрайности, богатстве и ничейности тайги. И идут такие туристы, бескорыстные любители дальних и трудных дорог, романтики с головы до ног, и творят ведомое и неведомое зло: рубят вдоль тропы березы и рябины на таганки и шесты, рушат и жгут зимовья, громыхают огнем из дальнобойных ружей, валят на окровавленный мох малый таежный «народ».