— Да и не болезнь это вовсе. Кормежка у нас хреновая. При такой работе на тушенке да на каше долго не протянешь. Руки-ноги быстро ватными станут. Стали уже. Без мяса не обойтись. Глухаря надо добывать.
— Мало ли что нам надо. Где его взять?
— Да есть тут ток…
— Так что ж ты молчал? — вскинулся Иван. — А может, шутишь?
— Зачем шутить-то. Есть ток.
— А без радости чего говоришь? Будто заряд уже истратил впустую.
— А чему радоваться-то?
— Не пойму я тебя.
— Тут и понимать нечего. В этих местах знаешь сколько токов глухариных было. Большие тока. Глухарей на них слеталось… А где они теперь?
— Ну смотри, в таких случаях тебе решать. — В таежных делах Иван во всем полагался на Белых. — Перебьемся и на каше.
— Не перебьемся. Да и дело это нормальное, если с тока две-три птицы взять. Только, — Глеб скривил лицо, — если на этот же ток придет за сезон еще несколько охотников, то на будущий год здесь уже ничего не будет.
Логинов разговор продолжать не стал: пусть сам решает, советчик здесь в любом случае неправым окажется.
Ранним утром, еще до света, Иван, проснувшись, увидел, что место Глеба на нарах пустует. Не было и Глебова ружья. И Иван понял, что Белых убедил себя пойти на охоту.
Он не слышал ни шагов, ни скрипа двери, но когда проснулся снова, то увидел сидящего около стола Глеба. Глеб сидел сутулясь, угрюмо рассматривая свои крупные, в перевязях вен, руки.
— На ток ходил? — спросил Иван и свесил ноги с нар.
Глеб, не поворачивая головы, согласно кивнул.
— Не добыл? — Охота на глухаря, птицу сторожкую и умную, позволяющую сделать под любовную песню лишь два-три стремительных и утайливых шага, требует немалого умения, и неудача на току — дело обычное. — Ток не нашел или подшумел?
— И нашел, и не подшумел. — Голос у Глеба бесцветный и скучный. — В том-то и дело, что добыл.
— Врешь, поди, — подал из своего угла голос Костя.
— Чего врать-то. Вон он за стеной висит.
Думая, что Глеб их разыгрывает, Иван нырнул в дверной проем, прижмурился от яркого света, хлынувшего в глаза, и увидел подвешенного за связанные ноги глухаря. Петух был хорош, не молодой, но и далеко еще не старый, в самом расцвете своего птичьего века. Мощные, в ороговевших натеках ноги, крупное туловище в глянцевых перьях, налитые кровью надбровные дуги, крупный, с крутым загибом нос. Иван прикинул птицу на вес — килограммов пять потянет, но тут же устыдился своего откровенно корыстного интереса. Да и вообще, к гастрономической радости подмешивалось смутное и далекое чувство тоски не тоски, но неудовольствия собой, вины. Теперь стало понятней и состояние Глеба.
— Хорошая птичка, — сказал Иван громко.
— А что, неплохая. — Глеб высунулся из дверного проема. Охотничья радость удаче пересилила в Глебе все остальные чувства, лицо его разгладилось, и он уже улыбался. — Я его далеко услышал, а потом, когда метров на сто подобрался, он забеспокоился. Споет коротенькую песню, а потом прислушивается. Глухарь уже рядом, но я его еще не вижу. Прыгнул, только посмотрел, куда бы вторую ногу поставить, а он замолчал. Стою на одной ноге, вот-вот упаду, из последних сил держусь, а он молчит.
Иван слушал заинтересованно. И завистливо. Он уже и не помнил, когда последний раз был на току. И сказал об этом Глебу.
— А ты знаешь, — ответил Глеб, — ток-то не маленький оказался. Я только с одного места больше чем полдесятка голосов насчитал. Если бы знать, что больше на этот ток никто не наведается, то нам с тобой при нужде можно сходить туда разок.
— Да хоть сходить послушать — и то дело.
— Ну это-то в любом случае можно. Богатая птица. Без глухаря тайга не тайга. А ученые говорят, что глухарь жил тогда, когда человека на земле еще и не было. И дальше хочет жить.
— Если мы их не всех успеем съесть, — мрачновато пошутил выбравшийся из зимовья Костя.
— Не съедим, не съедим, — подал голос Тимоха. — Такие, как Глеб, не дадут и попробовать. Вы же все видели, как он жилы из себя тянул, не хотел идти на ток. Будто свою последнюю курицу не давал зарубить. — И не понять: то ли хвалит он Глеба, то ли недовольство свое высказывает.
Да и вообще, странноватый человек Тимоха, хотя вроде бы весь на виду, но суть свою, как ему кажется, прячет старательно: поменьше сделать, побольше взять. Костя, как мимоходом в разговорах выяснилось, пригласил его с собой в тайгу не из-за того, что Тимоха в таежном деле мастак, не из душевной привязанности, а потому, что Тимоха увозит добытые орехи в северные края, где к его мешкам выстраивается нескончаемая очередь любителей кедровых орехов, готовых оплатить любые «накладные» расходы «благодетеля».