— На войне потерял руку…
Яковлев стал расспрашивать его, какое было ранение, потом окликнул Надю, отошедшую к самой воде.
— Надя, — будто делая ей подарок, крикнул он, — вот товарищ, ему сделали ампутацию… Ты помнишь, у нас лежал лейтенант, еще тогда, в лесу… рыжий такой… Точно так же было перебито сухожилие, такое совпадение. Да, — сказал он сочувственно, обращаясь к однорукому, — потом мы многому научились, и медикаментозные средства появились, предотвращающие гангрену, а тогда чаще ампутировали. Все, в том числе и наука, движется вперед.
— Я вот читал в газетке, — сказал инвалид, — будто бы такого достигли, что голова может существовать отдельно от туловища, если не врут… И сердце даже пересаживают… Может, и руки, научатся обратно пришивать, а? — Он засмеялся.
— Будем надеяться, — сказал Яковлев. — Но, поверьте, мы решаемся на ампутацию только в самом крайнем случае, чтобы спасти жизнь…
— Да оно не всегда нужно, жизнь-то спасать, — сказал инвалид, ловко, одной рукой управляясь с сигаретой и зажигалкой. — Насмотрелся я всего, пока валялся по палатам. Без рук, без ног, как дитя малое в люльке лежит. Солдаты таким прозвище дали — самовар. И верно как самовар… — Улыбка вдруг прошла по его худому лицу. — Мне повезло, что жена хорошая, не дала духом пасть. Я счетовод, прилично получаю. Все благодаря ее упрямству, пилила меня, как пила: «Иди на курсы». — «Тьфу, пойду, только отстань…» А в госпитале я лежал в Средней Азии, там урюк, жарища, — красота!
— А мне у вас нравится, — сказала Надя. — У вас закаты яркие, особенно зимой, снег так и горит…
— Это само собой. Но там урюк, виноград. Урюк цветет, все сады розовые…
Когда однорукий ушел, с сожалением расставшись с ними, Яковлев тут же сказал:
— Ты представляешь, что я вспомнил? Когда ты к нам приехала, совсем еще на девочку похожа была, на девятиклассницу, я вхожу, а ты держишь треугольничек в руках и ревешь. Оказывается, письмо пришло, а раненый — адресат — только-только скончался. У меня просто душа заныла, какая ты хорошая…
Надя отмахнулась:
— Ну, вот еще…
— Нет, правда, ты произвела тогда на меня очень сильное впечатление…
Они долго гуляли по берегу, с удивлением наблюдая, как солнце оживило воду, с какими шелковыми переливами бежала теперь по озерной глади легкая рябь. И неожиданно Яковлев подумал вслух:
— Интересно, как сложились бы наши отношения, если бы Тихон попал в другой госпиталь, а не в наш…
— Ох, Леша, Леша, — только и сказала Надя.
Они посидели еще на берегу, а когда решили, что пора обедать, и поехали, Надя как бы невзначай вспомнила:
— А я ведь видела как-то твою старую любовь, твою цыганку…
— Где? — испуганно спросил Яковлев.
— На профсоюзной конференции. Созвали медработников из всей области. Она очень тепло о тебе говорила…
— Да? — не поверил Яковлев. — Что же она говорила?
— Что ты хороший человек. Считает только, что мужчина ты не самостоятельный, что не ты выбираешь женщину, а женщина выбирает тебя. У тебя мягкий характер…
— Абсурд! Человек, у которого мягкий характер, не может быть хирургом.
Надя запротестовала:
— Ты потому и хороший хирург, что у тебя мягкий характер. Ты любишь больного, а не только саму операцию, не свое хирургическое мастерство…
— Ересь. Без мастерства какой же может быть хирург! Ты несешь чепуху…
— А мне кажется, она права, твоя цыганка… Настойчивость, во всяком случае по отношению к женщинам, тебе не свойственна. Правда, я не знаю, какой характер у твоей Ани…
Яковлев слегка покраснел:
— У Ани крутой характер…
— Вот видишь…
— Но Аня помогает мне жить, — сказал Яковлев, как будто оправдываясь. — Она твердой рукой ведет наш семейный корабль, и это позволяет мне всего себя отдавать работе…
— Тебе повезло, — сказала Надя. — Тебе очень повезло…
— А Тихону разве с тобой не повезло? — рассердился, сам не зная на что, Яковлев.
— Повезло, — спокойно ответила Надя. — И Тихону тоже повезло. И поэтому Тихон нашел свое место в жизни, утвердился, преуспел на работе и даже новую любовь нашел, когда старая угасла. А я вот свое место потеряла…
— Что ж ты, без Тихона не проживешь, что ли…
— Ты не понял, — все так же спокойно пояснила Надя. — Я не Тихона имела в виду. Я свое место в жизни потеряла. Я ведь не люблю свою нынешнюю работу, хоть это и очень почетно — бороться с антисанитарией… Мне больше нравилось оперировать. А я отказалась от своего призвания, и жизнь отомстила мне…