Кстати, для «Москвича» надо будет доставать новую резину, как приедет, — это тоже нелегкое дело…
И с дочерью надо что-то предпринимать.
Девка неплохая, умная, но поклонников нет, сидит вечерами дома или ходит с матерью в кино. Ездит на электричке в город, в институт, возвращается всегда одна. «Чего это тебя никогда никто не проводит, ты не стесняйся, мы же не против, если кто к тебе зайдет. Пожалуйста, в холодильнике всегда найдется чем накормить лишнего человека». Это он, отец, сказал. А дочь ответила: «Интересно, кто это потащится провожать за город. Теперь таких рыцарей нет». Конечно, может, он, как отец, ошибается, ему-то кажется, что дочь хорошенькая — прическа то да се, наряды, руки-ноги на месте. Правда, изюминки в ней нет, но и в Ане, в ее матери, изюминки не было. Есть зато доброе сердце, энергия, честность. С другой стороны, вряд ли ему бы понравилось видеть свою дочь вот так у костра, с голыми ногами, с молодыми людьми, у которых дома жены. Ну, а если она весь век просидит одна, возле папы и мамы? Может, пусть поедет на Север или в Братск, где большая стройка? Там, в тех краях, много хороших, отважных, настоящих людей. Правда, и бродяг много… А что он может поделать, отец? Не станет же зазывать в гости холостяков, знакомить их с дочерью, сватать. Этого только недоставало. В конце концов, замужество еще не гарантия, что человек будет счастлив. Уж как Тихон был влюблен в Надю. И как преданно Надя любила Тишку. А вот, пожалуйста!.. Может, лучше жить просто, как они с Аней, без любовных драм и трагедий, без необыкновенных высоких чувств. Нельзя придавать такое уж большое значение любви. Современный человек знает еще много других чувств — долг, работа, дружба…
Дружба — прекрасная вещь. Он говорил это всегда и будет всегда повторять. И если ему не спится, если тревожат мысли, так это потому, что Надя, друг его, была вчера так печальна. А что удивительного? Он-то возвращается к семейному очагу, а Надя…
И он снова и снова взглядывал на Надю, укладывающую вещи в машину, и говорил добрым голосом:
— Вы только отдавайте распоряжения, доктор Милованова. Все будет выполнено, как вы пожелаете…
Она пожелала погулять у большого озера.
Казалось, они уже столько дней бродят по лесам и лесным опушкам, по лугам, видят небо над головой, ощущают запах хвои, а похоже, не было еще такой высокой густой синевы, как здесь, не было такого чистого запаха листьев и разнотравья, не такие шелковистые, как здесь, зеленые космы свисали с ив.
Яковлев даже остановился и закрыл глаза:
— Не просыпаться бы…
Надя с благодарностью посмотрела на него.
Она была очень тихая сегодня, очень скромная, даже волосы взбила не так высоко, как обычно.
Странно устроен человеческий глаз. Когда Яковлев встретил Надю на автобусной остановке около станции, то даже не узнал, сердце его болезненно сжалось при виде морщинок у Надиных глаз, когда она наклонилась к окошечку машины, а теперь он привык и уже не замечал морщинок, а видел ту, прежнюю, юную Надю Милованову.
Они тихонько шли по тропинке. Холмы и прогалины между холмами были покрыты свежей изумрудной травой, и каждое дерево, каждый куст красовались в полном расцвете, не тронутые зноем. Вокруг было очень тихо.
— Как хорошо, что мы заехали сюда…
— Я ведь сказал: все, что пожелаешь…
— Сегодня ты добрый…
Яковлев спросил обиженно:
— Разве я бывал недобрым с тобой, Надя? Не ожидал от вас такой черной неблагодарности, доктор Милованова, считал вас образцом справедливости.
— А я и есть справедливая.
— Да, к Тихону ты относилась даже больше чем справедливо.
Надя тронула его руку:
— Не надо о нем, хорошо?
Он извинился:
— Прости…
— Сегодня все прекрасно, все необыкновенно прекрасно, договорились?
— А сегодня и в самом деле все прекрасно.
Когда они спустились к берегу, озеро открылось им в своей нежной необъятной синеве, только мелькали на гладкой поверхности золотые вспышки, когда ветерок шевелил воду.