— Почему прожили? Я только начинаю жить, — «хохмила» Роза.
Все стоя хватили по рюмочке вина, которое принес с собой Володя Кузнецов, и стали кричать, перебивая друг друга, всем стало весело, поуспокоились даже жены, несколько скованно чувствующие себя, так как женская часть землячества большей частью состояла из одиночек — вдов, разведенных или вовсе не выходивших замуж, как Нина.
— Ребята, споем? — кричала Роза.
— Рано еще…
— Ой, рыжий, у тебя лысина…
— Обман зрения. Лысины нет…
— А кто бывал в родной Сибири в последние годы?
— Я. В командировке…
— Валька, ты кто — кандидат?
— Бери выше — доктор.
— На арбитраж, директор, не надейся. Не поможет…
— Не пугай, не страшно.
— Ребята, споем?
— Рано…
— Шура, сынок еще не женился? Уже? А внуки?
— Лучше моей внучки на свете нет, вы не думайте, что я пристрастна…
— Ребята, я рада, что мы не растеряли свой молодой, комсомольский задор! — кричала Нина.
На какие-то мгновения все даже забыли, что ждут Богданова, так расчувствовались. И Нина, когда Елена Дмитриевна, скромно улыбаясь, показалась на пороге, великодушно сказала:
— Ребята, может быть, вы помните, это тоже наша сибирячка, Елена Дмитриевна. Елена Дмитриевна, расскажите им про свою артистку…
И Елена Дмитриевна, не заставляя себя упрашивать, смешно и метко изобразила, как она беседует по телефону со своей актрисой. И похвалилась, что та, вернувшись из-за рубежа, с гастролей, привезла ей в подарок вот эту парижскую кофточку.
Кофточку с интересом пощупали, похвалили шерсть, цвет и особенно металлические пуговицы.
— Вот какая она у нас модница, — сказала Нина совсем мягко, как бы желая этой мягкостью снять все прошлые обиды.
Она любовалась столом, своими гостями, комнатой, ставшей сразу нарядной и уютной. И ей казалось в эту минуту, что она всем вполне довольна в жизни, что жизнь ее прекрасна и наполнена до краев и так же, как тридцать лет назад, ее переполняет чувство радостного ожидания. Она как бы стряхнула с себя тот налет деловитой настороженности, какой наложили на нее время и ответственная работа, сбросила скорлупу официальности, за которую ее побаивались на службе, и стала прежней Ниной, пусть не особенно умной, но чуткой, доброжелательной и приветливой. Директор завода Володя Кузнецов, «рыжий с лысиной», тоже стряхнул с себя усталость и озабоченность и требовал шахматную доску, чтобы сразиться с Костей Семинским.
— Бюрократ, ты же разучился играть, — отвечал ему Костя. — Играет каждый за себя, а ты привык опираться на коллектив, на треугольник…
— Все-таки я в треугольнике не самый тупой угол. — Володя отшучивался, нес милую чепуху, которая была понятна только им, друзьям молодости, и совсем не смешна и не понятна вежливо улыбающимся женам и молчаливому пенсионеру с бородкой, мужу учительницы Лиды.
— Дорогие мои девочки, — отчетливо, как будто она рассчитывала, что слушатели будут конспектировать ее слова, говорила Лида, — дорогие девочки, я безумно рада тому, что мы встретились.
И толстые «девочки», принаряженные, завитые, в отличных вязаных костюмах джерси с белой полоской, точно таких, какой носила первая женщина-космонавт Терешкова, сбившись в кучку, не слушая друг друга, болтали:
— Роза, ты помнишь нашу березовую рощу?..
— Интересно, почему Костя пришел без жены? Нина, это ты так устроила?
— Мама моя давно умерла…
— Был прекрасный мальчик, способный физик, комсомолец. Но попал в руки какой-то Петровой, даже имя ее произносить не хочу…
— Да, у меня есть друг, а что — жить одной лучше?
— Я верна памяти мужа…
— Как это не пьет, — пьет…
— Нет, нет, нет!..
— Не нет, а да…
— У тебя прекрасная комната, Нина.
— Нина, что я вижу? Новый сервант? Польский?
— Представь, наш, отечественный…
— Смотри, как научились делать…
Жена Володи Кузнецова поспешно вставила:
— Вы думаете, мы не умеем? Мы все умеем. Вот у нас на швейной фабрике: если бы нам давали хорошую фурнитуру, пуговицы например…
И вдруг Костя Семинский посмотрел на часы:
— Видимо, Богданов не придет…
— Он хотел прийти, — грустно спохватилась Нина, — но, ребята, ведь это же очень занятой человек!
— Что же, мы не понимаем, что ли! — Володя Кузнецов сделал серьезное лицо.
Одна из жен заметила, разочарованная:
— Ради такого случая можно бы отложить дела…
— Не все можно откладывать, есть же и дела государственной важности, — чуть сухо остановила ее Нина. — Ну, товарищи, прошу за стол.