Кривошеина в настоящую минуту ни загадки, ни книги не интересуют. Он требует какие-то списки, листает их, кряхтит, обсуждает. Но Самарин, потолковав о списках, снова жалуется:
— Мне никогда не везло. Что другим само в руки дается, я зарабатываю горбом. Разве это справедливо? Вот проводил Горлова. Совесть не позволила задержать. Парень ценный, такие на фронте нужны.
— Кого вместо него ставишь?
— Черенкова Володю. Ценю его за любознательность и стремление к новому. Надо только ему выработать самостоятельность.
— Кипяток есть? — спрашивает Кривошеин и жалуется: — Что-то меня опять трясет. Журналистка завтракала?
— Спит, — поясняет Самарин. — Устала с дороги, спит…
— Столовую не закроют? Не проспит?
— Неудобно, — почти шепчет Самарин. — В первый же день — и в столовую. Я тут кое-что приготовил.
— А к нам нового лейтенанта прислали, — громко говорит Кривошеин. — Из училища. В штабе видел.
— Из училища — это хорошо! — радуется Самарин. — Свежий человек, свежие мысли… — И опять переходит к излюбленной теме: — А я? Ни образования, ни серьезной подготовки. К офицерству теперь предъявляются высокие требования.
Кривошеин не отвечает. Он грохочет кружкой — видимо, снова наливает чай. Потом спрашивает:
— Ты для чего этот портрет держишь?
— Подарили, вот и держу.
— Нетактично. На нервах у мужа играешь.
— Какие еще у него нервы! — бормочет Самарин.
— Доиграешься, — остерегает Кривошеин. — Смотри, лейтенант!
Хлопает дверь. Кривошеин уходит. Скрипит кровать — видимо, Самарин сел или лег на койку.
Из окна мне видно, как Кривошеин медлит на пороге, сердито мотая головой, потом идет по двору, подходит к бойцам, разговаривает, закуривает, смеется. Его кисет с табаком переходит из рук в руки. Потом Кривошеин уходит.
Новых бойцов выстраивают для утренней поверки. Суетится и бегает Черенков. Бойцы волнуются. Затем появляется Самарин, в начищенных сапогах, весь в ремнях, важный как генерал.
О чем он думает, разглядывая разношерстную толпу? Я стараюсь смотреть на пополнение глазами Самарина. Нет, это не погодки, как бывало до войны, не рослые, отобранные один к одному парни. Призывают сразу разные возрасты, война требует солдат. Кто они, откуда? Вот этот тщетно и конфузливо старается втянуть под ремень круглый живот. Наверное, служащий, человек сидячей жизни. Или этот красавец с озорными глазами, полный уверенности, что он нигде и никогда не пропадет. Или тот, до того растерянный и удивленный, что не может понять, где «право» и где «лево», как ему это ни втолковывает Черенков. Подавленный своей непонятливостью, солдат улыбается детской улыбкой. Или вот тот великан с могучими плечами. С такими долго мучаются старшины, подбирая обмундирование по росту. Или этот хилый, сонный, с торчащими ушами. Да, всех их надо в короткий срок сделать солдатами, научить держать винтовки, стрелять из орудия, окапываться, маршировать, переползать, маскироваться, наматывать портянки, чтобы ноги на марше не стирались до крови.
А Самарин все смотрит и смотрит. Так изучает учитель ребятишек, пришедших впервые в класс. Так вглядывается художник в эскизы, приступая к картине. Так перечитывает записные книжки писатель, садясь за повесть. Так знакомится парторг с членами организации.
Вот Самарин бросил окурок и с решительным видом вышел вперед. Младшие командиры уже подравняли строй, подали лейтенанту списки.
— Белацкий! Лобков! Кисель! Кто Кисель?
— Мы, — степенно ответил голубоглазый человек, тот самый, что по-детски улыбался.
— Кисель есть, очень хорошо, теперь надо ложку, — негромко пошутил Самарин. Смешок прошел по рядам. — Флегонтьев!.. Кто Флегонтьев?
— Ну, я… — небрежно ответил молодой, с безучастным выражением лица мужчина.
Самарин внимательно вскинул глаза. Что-то, должно быть, не понравилось ему в этом развалистом парне с толстой шеей. Он строго заметил:
— Как стоите перед командиром? Станьте ровно! Яцына!
Бойкий, с нагловатыми глазами, скуластый, подбористый человек весело отозвался:
— Тут я!
Перекличка окончена. Самарин говорит:
— Товарищи новые бойцы! Наша батарея не имела по сегодняшний день взысканий и замечаний, находится на отличном счету в части, хотя состав батареи менялся, обученные нами артиллерийские расчеты отбывали на фронт. Но тот, кто оставался, понимал свой долг, учил новоприбывших, не жалея сил. Репутацией дорожил. Мы и вас призываем к тому же. Помните, товарищи бойцы: в нашем подразделении не было и не должно быть плохих солдат…