— Позвоните, пожалуйста, Пелехатому, скажите, что надо встретиться. Мы приехали не развлекаться и не обижаться друг на друга. Пусть потрудится нас обождать.
Деловито и строго разглядывая себя в зеркало, Кущ стала надевать меховую шапочку. Ефимочкин долго крутил ручку телефона. Наконец ему ответили. И у него вдруг стало такое странное выражение лица, что Кущ, увидев его отражение в зеркале, испугалась.
— Что? Что такое?
— Непонятное что-то… — пролепетал Ефимочкин.
Кущ вырвала у него из рук трубку.
— Что? — Она тоже растерялась. — Я сейчас… Мы сейчас придем…
Она постояла, раздумывая, побарабанила по столу, потом обвела Ефимочкина странным, остановившимся взглядом и сказала:
— У Пелехатого был сердечный припадок… он умер…
— Позвольте, но как же так? — пробормотал Ефимочкин.
— Что «как же так»?
— Но как же так?.. Мы из-за него приехали, и вдруг… — Он едва понимал, что говорит, так был подавлен.
С горестным видом поплелся он вслед за Кущ. Шнурок на ушанке развязался, и один наушник болтался, придавая Ефимочкину сходство с виноватым, обиженным щенком.
Весь вид Ефимочкина выражал молчаливый упрек, протест. Он досадовал, что поездка обернулась таким неожиданным, странным образом.
— Я был однажды в театре, и там во время второго акта умер артист, игравший главную роль.
— Пелехатый не артист…
Ефимочкин обиженно пожал плечами.
— Все уговаривали меня ехать в Балашихинск, уверяли, что командировка легкая. И вот пожалуйста…
Кущ резко оборвала его:
— Будет вам… хныканьем не поможешь.
На фабрике заплаканная Верочка рассказала, что Пелехатый был болен уже давно, сердце у него больное, а он не берег себя, не лечился, не отдыхал.
Она по-детски терла кулачками глаза и заливалась слезами.
В кабинете было сумрачно, холодно. Расстроенная уборщица не протопила печь. В углу белела охапка березовых дров.
В конторе толпились посетители. Грузчики требовали денег, наседали на старичка бухгалтера. Унылый долговязый человек в шапке фасона «гоголь», стоя около Верочки, негодовал, как будто Верочка была в чем-то виновата:
— Но позвольте, девушка! Как мне теперь быть? Нам этот заказ вот как нужен! — и он привычным, равнодушным движением резал себя пальцем по горлу. — Тем и славился ваш Пелехатый, что слово его было закон!
— Пелехатый, Пелехатый! — плаксиво повторила Верочка. — Нет больше Пелехатого.
— Но как же мне быть? Нет, вы мне скажите, девушка: как мне теперь быть?
Бухгалтер возмутился:
— Произошла трагедия. Можете вы это понять? У меня чеки в банк не подписаны, с грузчиками не могу расплатиться… Умер человек. Понимаете вы это?
Бригадир грузчиков, рослый парень в твердом, как жесть, плаще, надетом поверх ватника, забормотал простуженным, хриплым голосом:
— Разве же мы не понимаем? Петра Иваныча жалко, это да, а деньги за фабрикой не пропадут…
Он мигнул своим ребятам, и они пошли, гремя плащами, к выходу. Бригадир только спросил:
— Хоронить когда, в воскресенье будете?
Верочка заплакала, потом утерла глаза, попудрилась и подошла к двери кабинета.
— Вам дать вчерашнюю сводку?
— Давайте, — ответила Кущ.
Ефимочкин пожал плечами:
— Человек умер, а фабричный механизм продолжает вертеться как ни в чем не бывало…
— Но, дорогой товарищ Ефимочкин, — с иронией посмотрела на него Кущ, — ведь фабрика продолжает давать продукцию, сотни людей работают. С этим нельзя не считаться…
Она сказала, что надо пойти на квартиру к покойному. Ефимочкин со вздохом согласился. Вышли из ворот, свернули направо, прошли мимо новенького директорского коттеджа с яркой крышей, где жила Глафира Семеновна. Во дворе металась на цепи огромная овчарка. Показался стандартный дом — большое двухэтажное здание барачного типа.
Дом был густо заселен, на окнах висели занавески разных цветов и узоров. Между рамами на белой вате красовались желтые кленовые листья, бессмертники, мелко нарезанные пестрые бумажки.
Квартира Пелехатого находилась на первом этаже.
Во дворе, на утоптанном снегу, на крыльце, в кухне толпились соседи, с любопытством и страхом заглядывали в комнату. У притолоки, привалившись, стоял механик Леша и нервно, жадно курил в рукав. Он поднял глаза на вошедших, но ничего не сказал, бросил окурок, затоптал его каблуком и с тем же сухим и злым блеском в глазах вошел в дом.
Еще в сенях пахнуло теплом, квашенной с тмином капустой, цветами. Широкая, большая комната казалась темной из-за вазонов, кадок, деревянных ящиков. Даже с потолка свисали подвешенные на крюках горшки с вьющимися растениями. Повсюду в беспорядке стояли сдвинутые с мест кресла и стулья с высокими спинками, покрытые белыми чехлами. Полки над письменным столом были забиты вспухшими книгами. На столе навалом лежали слесарные инструменты.