Она беспрекословно подчинялась их воле, их желаниям и стремлениям. Она и тем паче ее родители и помыслить не могли о том, что их девочка может когда-либо ослушаться их и пойти наперекор. И только тогда, когда ей исполнилось семнадцать и она, уже почти взрослая девочка, закончила десять классов, вдруг удивила своих родителей твердостью духа и упорством, в тот миг когда впервые ни с того ни с сего, на ровном месте пошла им наперекор. Они, пока она взрослела и поднималась, долгими вечерами мечтали и прочили своей доченьке быть продолжательницей традиций семьи. Они, как им казалось, справедливо ожидали, что через пять лет она, молодая и перспективная учительница, вольется в школьный коллектив и они смогут, облегченно вздохнув, передать школу и все, что было в нее вложено, в надежные руки. Да не тут-то было, девочка взбунтовалась, нахлобучилась, заершилась, заявив в одночасье, что поступает в медицинский.
— Откуда эта блажь, — возмущался отец, обсуждая с женой. – Мы ее учили, воспитывали, думали передать ей все. А она, фифа какая, никому не говоря, ни с кем не советуясь, тихой сапой — в медицинский. Я этого не понимаю, — искренно возмущался он. — Что за манеры? – нервно расхаживал он по комнате. — Что за поведение? В наше время такого не было. Мнение родителей для нас было свято. Без их благословения… Вот черт! Ты уж поговори с ней, — просил он жену обреченно. — Убеди ее в конце концов. Надави, наконец, если сможешь.
— Хорошо, поговорю, — согласилась она, — надавлю, постараюсь. Но ты же сам видишь, как она уперлась, стоит на своем и все. Кто ее надоумил? Ума не приложу. Вот она какая — нынешняя молодежь. Они же сами себе на уме. К ним с нашей колокольни не подходи.
— Знаю, знаю. Ну ты уж постарайся, объясни ей как-нибудь по-женски. Ты же умеешь, когда хочешь... — уговаривал он жену. — А то… с этими их выкрутасами все пойдет кувырком, шиворот-навыворот, черт знает как, — нервно семенил он по комнате, размахивая руками.
Но ни их уговоры, ни угрозы, ни давление, ни ухищрения не помогли. Как это было не прискорбно, им ничего не осталось, как смириться с желанием младшенькой и согласиться с ее выбором.
Та осень — «прекрасная пора, очей очарование» — особенно удалась: яркие краски и запахи скошенной травы и пожухлых листьев заполнили улицы огромного города, цветы, высаженные по всем скверам и улицам, звуки огромного города, трамваи, переполненные автобусы, легковушки, снующие по проспектам и улицам, толпы бегущих, спешащих куда-то людей — все это сильно волновало Настю. У нее от всего увиденного, услышанного, от новизны, от встреч с новыми людьми кругом шла голова: ей казалось, что в этом городе живут только студенты и преподаватели.
Настроение было почти всегда приподнятое: она полагала, что так будет всегда. Настя легко и просто начала свою жизнь вдали от родителей. Первые дни и недели пролетели для нее незаметно в хлопотах и заботах. «Комендантша» общежития, в котором поселилась Настя, — пожилая женщина с темными с проседью волосами, с тяжелым, хриплым и прокуренным голосом, не выпускавшая изо рта «беломорину» ленинградской табачной фабрики, не давая покоя студентам, днем и по вечерам, сутки напролет, хрипела:
— Убрать, навести порядок, не вешать белье в комнате, помыть в душевой и туалетной комнате!
Преподаватели, с виду радушные дяденьки и тетеньки, засыпали их латынью, а впоследствии — зачетами, домашними заданиями, коллоквиумами, экзаменами. Экзамены — это отдельная тема. «Тема так тема», — говаривал один из студентов, крупный добродушный красивый парень, отчисленный за неуспеваемость из института после первого же семестра.
В экзаменационную пору студенты бегали по институту и общежитию, как сумасшедшие, спрашивая недостающие лекции, ища нужную литературу, делясь с однокурсниками «любимыми» каверзными вопросами того или иного преподавателя. Выспрашивали у старшекурсников, как проще сдать экзамен и что нужно для этого сделать: купить цветы или подарок, надеть ли короткую юбку или, наоборот — длинную, много макияжа наложить или отказаться от него вообще. Делясь друг с другом «шпорами» и способами их изготовления, выстраивая систему, когда идти «сдаваться» — в начале или в конце экзамена. Выходящий после экзамена с «удом» или «неудом» давал новый импульс ожидающим своей участи студентам. Перед дверью начиналось броуновское движение: