Глава 1
Still remember how you taste
Somewhere in the bitter and the sweet dream
Do you think of me standing in a summer haze?
— Погожий денёк сегодня. Сейчас бы взять велики и погонять на Ничьей Земле, а не торчать здесь, — еле слышно прошептал Кил.
Где-то внутри очень хотелось услышать ответ, окрашенный насмешливой интонацией низкого голоса. Или громкий грудной смех, заразительный настолько, что все вокруг, чуть заслышав его, непроизвольно начинали улыбаться.
Киллиан вскинул голову, чтобы не дать волю подступающим слезам. Он позволит себе эту слабость, лишь когда останется один. Не на людях, не в этом саду и не у всех на виду. Свинцовые тучи нависали над Рейвенвудом, угрожая пролить месячную норму осадков. Обычно ему нравились такие дни, в них было что-то особенное: может, лёгкий запах озона, кружащий голову, или же насыщающая влажность. Шум молодой листвы сплетался с тихими голосами присутствующих, ветер раздольно чувствовал себя в этом яблоневом саду. Сильные порывы играючи проходились по коже и волосам, но Киллиану казалось, будто они заходят глубоко под рёбра или же устремляются прямиком через дыру в груди, которая образовалась аккурат несколько дней назад. Конечно же, её никто не видел, но Кил так явственно чувствовал прореху, что не находил себе места.
В ту ночь ему приснился сон. Они с Тони вновь стояли на станции в ожидании поезда, близнецы крутились где-то поблизости, Кил не видел, но чувствовал их присутствие, что было неудивительно за годы близкой дружбы. Энтони грустно улыбался и молчал, а Кил не мог оторвать от него глаз, потому что понимал, что-то не так.
— Тони, ты опять уезжаешь?
— Да, мне пора. Теперь нескоро увидимся, — тяжко вздохнул друг.
— Как это? Ты же обещал приехать на Рождество!
— Прости, не получится. Обстоятельства складываются иначе.
— Тони, объясни нормально… — Кил начинал терять терпение.
— Тебе пора просыпаться, Килли, — Тони перебил и протянул к нему широкую ладонь, обнимая на прощание. — Помни меня.
Вдалеке послышался гудок поезда, Тони начал растворяться в закатных лучах. Кил что-то кричал, пытался схватить руками бесплотный силуэт и заставить ответить на вопрос, но было слишком поздно: Тони уже исчез, а поезд тяжело остановился и раскрыл скрипучие двери. Киллиан проснулся на моменте, когда близнецы ловко подхватили его под руки и буквально внесли в вагон.
Чувство тревоги не испарилось вместе с остатками сна, а лишь нарастало, подстёгивало быстрее встать с кровати и убедиться, что это был лишь дурной сон, завуалированный кошмар. Всё стало ясно без слов, когда он умытый и одетый вышел на кухню и увидел лицо бабушки. Её чуть навыкате карие глаза, наполненные горечью и грустью говорили сами за себя. В ту же секунду Киллиана словно поразило молнией. Слова потеряли вес, когда он осел на пол и приложил руку к груди, пытаясь остановить бешено-колотящееся сердце, норовящее протиснуться сквозь рёбра и выпрыгнуть.
Сейчас он потерянно стоял у круглого гроба, смотрел на бесплотную оболочку, которая осталась от Тони. «Сосуд без души», как говорила Агата, избегая слово труп или тело. Поскольку хоронить собирались в нетипичном гробу, то тело уложили в позу эмбриона. Лицо больше напоминало гипсовую посмертную маску. Некогда блестящая тёмная кожа приобрела серый оттенок, лицо осунулось и заострилось, казалось каким-то чужим, а пухлые губы потеряли цвет и налив. В прежних чертах едва угадывался Добряк, которого он запомнил. Перед Килом сейчас лежал незнакомец, свернувшийся в беззащитной позе, а не всесильный и неуязвимый Энтони Белл. Его одели в какой-то дурацкий цветастый костюм, хотя сам Тони никогда бы такой не надел. Кеды, джинсы и толстовка Deftones — вот его излюбленная одежда, комфортная и универсальная на все времена и случаи жизни.
— Как же так, Тони, а? Этого не должно было произойти, — горячо шептал Киллиан, держа друга за руку, которая была холоднее льда. Словно повторял мантру или заклинание, которое должно оживить и поднять друга из гроба, словно хотел передать ему часть жизненных сил.
Он злился. Злился на Энтони, на себя, на близнецов, на всех вокруг. На водителя, который насмерть сбил его лучшего друга, будь он проклят! Злость копилась, нарастала и не находила выхода. Киллиан всё больше напоминал бомбу замедленного действия или пороховую бочку — одно неосторожное движение и рванёт. Он впервые так неистово ненавидел, что от переполняющих эмоций уезжал на пустошь, которую в Рейвенвуде называли «Ничья земля» и пропадал там до самой ночи, лишь бы никого не видеть. Время не умеет поворачиваться вспять, и Добряк не восстанет Лазарем, тем самым восстановив внутреннее равновесие Киллиана. Он не желал принимать этот факт, не хотел чувствовать ноющую боль в груди, которая если и утихнет, то очень нескоро. Смириться с тем, что Тони переехал, не равно научиться жить в мире, где лучший друг мёртв. Кил не знал, не умел и не хотел привыкать к новому положению вещей.