— Душа восстанавливает тело, но телу помимо энергии нужны строительные материалы.
— А если бы мне потребовалось не дыру в роже залатать, а, скажем, ногу отрастить? Дело банально в массе?
Пока я задавал вопрос, в мозгу неведомо откуда сформировался крайне развёрнутый ответ. Передо мной возникло поле боя. Не привычное — с воронками взрывов и фонтанчиками земли, поднимаемыми зарывающимся в грязь свинцом — нет. Это было поле плоти. Вязкая жижа шевелилась, будто колония насекомых под гнилой колодой. Тела — человеческие и не только — ползали в осклизлом месиве, пытаясь рубить и колоть друг друга. Они скользили, падали, снова старались подняться. Это был крепостной двор. Силы защищавшихся и атаковавших, похоже, достигли равновесия. Дерево, металл и мясо всё гуще и гуще замешивались в этом адском котле. Кто-то был мёртв, кто-то едва шевелился, цепляясь за жизнь из последних сил, а кто-то забирал чужую жизнь себе. Израненные, залитые своей и чужой кровью солдаты поглощали души прямо в бою. А вместе с душой приходил голод. Я видел, как лишившийся руки мечник, поглотив душу менее удачливого товарища, вцепился зубами тому в горло. Он жрал ещё тёплую истекающую кровью плоть, не обращая внимания на творящийся вокруг ад, и его рука... Она росла, чёрт бы её подрал. Она росла прямо на глазах. Рассечённые кости удлинялись, обрастали жилами, сосудами, мускулами и кожей. На фоне чёрно-красного месива эта новая рука была ослепительно белой, идеально чистой. И она была не одинока. Конечности, куски лиц, шматы мяса, отделённые от живых ещё тел, нарастали заново, стоило потерявшим их бойцам отыскать в этой жуткой вакханалии душу и закусить её себе подобным. Я много чего повидал, но этот пир впечатлил даже меня.
— Знаешь, Волдо, у твоего отчима определённо были причины пить, не просыхая.
— Вы видите его воспоминания?
— Уж точно не мои. Олаф вернулся с войны не в здравом рассудке, верно?
— Он вернулся... Не собой. Если он не был мертвецки пьян, его голову будто разрывало изнутри, он кричал и катался по полу, бил себя по ушам, пытаясь остановить это.
— Слишком много сырых душ.
— Такое называют солдатским приданым. Не все справляются.
— А я?
Волдо сделал непонимающее лицо в ответ на мой вопрос:
— Хотите знать, не лишитесь ли рассудка из-за его души?
— Ты чертовски прозорлив, мой конопатый друг.
— Одна душа, пусть и искажённая поглощениями, не способна повредить разум. Если только...
— Продолжай.
— Если это не великая душа. Но тут точно не стоит опасаться.
— Что ещё за великая душа?
— В Оше немало тех, кто поглощает души не ради выживания. Их возраст исчисляется веками, иногда тысячелетиями. Энергия чужих душ усиливает их собственную. Усиливает настолько, что со временем начинает меняться и тело. Физическая оболочка вынуждена подстраиваться под душу внутри, увеличиваться в размерах, а иногда дело и размерами не ограничивается.
— Кто они?
— Знать. Получают очищенные души по праву происхождения. Кто-то меньше, кто-то больше, в зависимости от титулов и чинов.
— А простолюдины?
— Для нас души под запретом, — ощерился Волдо. — Если быть неосторожным, за такое можно и на костёр угодить. Не за убийство, а за сам факт сокрытия чужой души, или её поглощения. Простолюдины, в чьих руках волею судьбы оказалась душа, обязаны сдать её храмовникам — жрецам Амиранты. Именно они производят очистку, используя свой дар.
— А этот самый дар есть только у них?
Волдо усмехнулся:
— Так считается. Власти тщательно следят за проявлением подобного и сразу прибирают будущих храмовников к рукам.
— Но не всех?
— Ходят слухи, что случаются упущения.
— А дорого эти упущения берут за свои услуги?
— Половину.
— Знаешь кого-нибудь?
— Нет. Но знаю тех, кто может свести с теми, кто знает.
— А ты, Волдо Кёлер, чертовски непохож на деревенского простачка.
— Я учился в Швацвальде. Пока мама не умерла. Пришлось временно оставить учёбу, чтобы уладить проблемы с хозяйством. А потом вернулся Олаф, и денег на продолжение учёбы не осталось.
— А чему учился-то? Не богословию, полагаю.
— Медицине. Мама всегда хотела видеть меня лекарем. Но эта свинья, — кивнул он на труп Олафа, — решила, что не стоит платить за такую ерунду, лучше спустить всё на выпивку, чтобы заглушить душевную боль, — последнюю фразу Волдо произнёс с особым цинизмом. — А ведь этого мудака никто даже не призывал, он ушёл добровольцем. Решил, что можно недурно подзаработать, пролёживая тахту в казарме. Чёртов идиот.