Экипаж уходит. Вернее — бежит. Холодно!
Стоящая в сторонке официантка из полковой столовой подходит ко мне, опускает воротник своей шубы, протягивает стопку, наполняет ее водкой, сует бутылку в карман все это она делает одной рукой, потом разворачивает зажатое под мышкой одеяло, вытаскивает из него кастрюлю. В кастрюле — блины!
От блинов я отказываюсь, но стопку водки крепко держу в руке.
Перепелица произносит что-то вроде тоста:
— За то, чтобы у вас всегда было желание «ощутить воздух», товарищ капитан! И в дни войны, и в дни мира!
Я опрокидываю стопку. Глубокого смысла слова!
Боль в ушах заметно утихает, и снова ко мне возвращается чувство необычного, праздника. Да, ничто не может сравниться с боевым вылетом, и вообще с полетом. Если бы я жизнь начинал сначала, я бы обязательно стал летчиком. Теперь я понимаю, почему летчики поют в воздухе. Правда, это имеет и практическое значение — уравновешивается давление в ушах. У них-то уши не болят!
Вернувшись с аэродрома, я рву все исписанные мною листы. Нет, писать о летчиках Федора Добыта надо совсем, совсем иначе.